"Котлеты на деревьях не растут"

[novyi2011]

Орден Мужества дают не за любовь убивать людей!!!! Ни один нормальный человек не может любить убивать людей.. Это .. определенная форма шизофрении... Иногда приходится убивать людей, в основном шизофреников, вот за ЭТО дают Ордена Мужества ( по крайней мере, я, свой Орден Мужества получил за это), и ... прочие гос. награды... Мой Вам совет, пройдите независимую мед. комиссию, не ведомственную.. Поверьте мне.. ЛЮБИТЬ убивать людей могут только шизофреники....

[andru776]

Мужики, вы форумом не ошиблись?

[ClubN]

А мне один человек с известной структуры во время застолья задал вопрос : "Колян, а на фига ты выбрал такую службу?" Я ему ну типа там патриотизм...а он " Все это х-ййня! Я вот пришел потому что люблю убивать людей":smile260:/>

Думаю, это эпатаж, причем по делу.

Быть патриотом это одно. А заявлять в теплой компании коллег о своем патриотизме не слишком серьезно! Не зря же у Вас там смайлик стоит.

[Nikolai686]

Думаю, это эпатаж, причем по делу.

Быть патриотом это одно. А заявлять в теплой компании коллег о своем патриотизме не слишком серьезно! Не зря же у Вас там смайлик стоит.

Хоть один увидел

А по поводу ведомственной и халявы_ХРЕН ТАМ ! Кончились те времена -гайки закрутили-теперь , что не так-в стакан ссы, или кровь сдавай, а то и полиграф!! А уж больнячок взять на весну -так вообще глухо-каждые три дня отмечайся-хрен в Карелию съездишь

А гражданские -так они вообще золотые люди-каждой копеечке рады-любой диагноз,но не катит в ведомственной.

ПС ЕСЛИ Б Я ТАКОЙ РОЛИК ВЫКИНУЛ КАК В ЭТОЙ ТЕМЕ ТОЧНО ДЕМБЕЛЬНУЛИ Б ЗАДНИМ ЧИСЛОМ, и разбираться не стали бы..

[Галина]

В.Астафьев "Царь-рыба", отрывок

Промысел — работа тяжелая, и те, кто добывает пушнину в тайге и в тундре, этим живут, это их способ существовать, зарабатывать на жизнь. И не о них речь.

Осень тысяча девятьсот семьдесят первого года по всей России выдалась затяжная. И в Сибири — неслыханное дело! — почти до декабря не было снега. На пустынную таежную реку Сым хлынула никем не учтенная, нигде не зарегистрированная орда стрелков, не признающая никаких сроков и правил охоты.

Начавшись в Приобской низменности, через тысячу с лишним километров Сым спокойно сливает свои желтоватые, торфом отдающие воды с Енисеем. Встречь Сыму с приенисеийкой левобережной низины течет к Оби, в Нарымский край река Тым. Он чуть длиннее Сыма, полноводней — так вот два брата «в одном вагоне в разные стороны едут!» — природа поровну распределила воды, богатства и дары свои. Справедлива, мудра, терпелива наша природа, но и она содрогнулась, оглохла в ту осень от грохота выстрелов, ослепла от порохового дыма.

На лодках, с бочками горючего, с ящиками боеприпасов, с харчами в багажниках двинули налетчики вверх по Сыму, в глушь молчаливой тайги. Нет на Сыме ни инспекторов, ни милиции, никакого населения, но охотники все равно врозь правятся, боясь друг дружки, крадутся по реке, норовя разминуться со встречной или обгонной лодкой, сворачивая в протоки, за островки, лайды.

Когда-то были на Сыме станки, деревушки и промысловые пункты, но рыбаки и охотники держались жилого места до тех пор, пока твердо стоял на земле крестьянин-хлебопашец. Крестьянин — он не только кормилец, он человек оседлый, надежный, он — якорь жизни. Земли по побережью Сыма и Тыма непроходимы, болотисты, однако же так пространственны, что любой человек тут найдет себе подходящее место хоть для пашни, хоть для огорода, о промысле и говорить нечего. Беломошные сосновые боры, чистые кедрачи шумят малахитовым морем, роняют шишку наземь, сорят ягодой, преют грибом; лебединые озера, журавлиные болота, рыбные речки, ледяные кипуны — все полно пушным зверем — белкой, соболем, колонком, горностаем, непуганой боровой птицей.

Военное лихолетье коснулось и таежного Сыма. Снялись с него, ушли на Енисей колхозники. За ними потянулись осторожные промысловики, завершают уход еще более осторожные и потаенные старообрядцы. А тайга, особенно северная, без человека совсем сирота, да и таежные богатства ох как нынче нужны. Разве дело, что сельское, таежное и всякое население стало кормиться из магазина, а не с лесной кладовой, не с поля, не с огорода?!

Само собой, ребятишек и таежных надо учить, без грамоты ныне и лесному человеку некуда податься. Хлеба, картошек, сахаришку, мотор, лодчонку, всякий припас и провиант промысловику лучше самому запасти и купить в заготпушнине или в рыбкоопе, не ждать, когда прибудет на кунгасе всем примелькавшийся, всем до смерти надоевший чванством и «умственностью», лишь на Севере обитавший, «полномошный» человек под именем Захар Захарыч или Иван Иваныч. Малограмотный, языкастый мужичонка с лукавыми глазами, суетливым характером и липкими руками, которого так забаловали лесные люди, что он сам себя иванил-навеличивал. Пережив целую эпоху, сменив множество названий: приказчик, кооператор, завхоз, экспедитор, зав. базой, зам. нач., пом. нач., он, в общем-то, облика своего и нрава не переменил, все тот же плут и хват, и как шарился по Северу будто по темному чердаку еще при царе-горохе, так и продолжал здесь шариться до последних лет.

Но не пировать больше «полномошному» человеку средь таежных просторов, не творить безалиментно ребятишек в любезно перед ним распахнутых избах и чумах, не сидеть куражливо в красном углу, вещая разные «важнеющие» известия «по секрету».

«Неуж, как при царе Лексее, ишшо дальше в леса уходить придется?» — таращил порченные трахомой глаза старообрядец-отшельник. «Ну-ну, покуль не трогайся. Покуль держись насиженного места. Если политицкий накал не ослабнет и ихние верх начнут брать, я дам знать…» — «Дак на тебя токо и надежа, милостивец! Токо тобой и живы. Ты уж не оставь нас. Коли нечистые двинут — сигналь! Сымемся. Уйдем. Бог милостив!..» — «Вот это ты зря! Каки милости? Какой бог? Никакого бога нету!..» — «Што ты, што ты, радетель! — махал руками насмерть перепуганный таежник. — Ты хоть учена голова, но бога не гневи! Ты уедешь, а нам с богом оставаться, так што помилосердствуй!..» — «И-эх! — мотал головою огорченный „начальник“, — пню молились, двумя перстами крестились, ни черта со времен царя Лексея не переменились!» — и переходил к вопросам «мировой политики».

Тут уж не то чтоб перечить, кашлянуть люди боялись, дабы не пропустить ни слова. «Германец меня беспокоит главным образом, — озабоченно вещал „полномошный“ человек. — Конешно, бит он, крепко бит, однако ж затаился, змей, помалкивает. А об чем помалкивает, поди узнай!..» — «Да-а, — тискали, терзали кулаками бороды староверы и громко крякали, — ситуяция! В тихом-то болоте оне, нечистые-то, и хоронятся…» И встревоженно интересовались: «Если, к примеру, нехристь какой двинет на Расею, дак дойдет ли до Сыма иль на кыргызе остановится?» Кыргызами таежники и по сю пору называют всех людей нерусского происхождения.

«И-эх! — снова впадал в удручение высокоумный гость, — я имя про Фому, они мне про Ерему! Темь болотная…»

Выдавая охотнику положенный по ордерам припас и принимая от него пушнину, «полномошный» человек напускал на себя вид небывалого благодетеля: «Первым сортом беру из исключительного к тебе уважения, — и, словно отрывая от сердца, вынал из заначки новое ружье: — Никому ни-ни! С самой Москвы достал, с особых фондов! У меня, брат, всюду рука!..» — «Да Захар Заха-рыч! Да век за тебя молиться…» — «Вот сапоги! В таких сапогах пока ишшо токо маршал Ворошилов ходит, ну еще какие ответственные лица, а я уж добыл! Припас опять же! С припасом нонче ой-ей-ей! На оборону бережем. Коли пороху вдосталь — никакой враг не страшен. Норма кругом, фонды режут и режут, обстановка чижолая, холодная война разгорается и разгорается… Но тебе, как другу…»

Млел доверчивый трудяга-промысловик от таких почестей и особой доверительности к нему. Мешком валил Захар Захарычу шкурки, мясо, орех, а то и щепотку золотишка, «нечаянно» в кипуне найденного, — умасливал «отца-радетеля», и невдомек ему, что ружья и сапоги давно есть в каждом городском магазине, черным порохом воистину еще при царе Лексее из фузей палили, остерегая отечество и престол, а за обман, обмер и обвес полагается Захар Захарычу тюрьма от той самой власти, которою он козырял и которую представлял собою. Дело и впрямь не раз кончалось тем, что исчезал «таежный бог» — Захар Захарыч в неизвестном направлении лет этак на десять. Но вместо него тут же являлся Иван Иваныч — прозывались-то они по-разному, но молва про них хоть и тихая, да одинаковая по тайге катилась: «Где такие люди побывают, там птицы петь перестают…»

Но все это в прошлое откатило.

Обзавелся таежный человек мотором, дюралевой лодкой. Надо на промысел — два-три дня, и он на месте, в старой своей, потаенной избушке. Семья же в поселке Чуш, на берегу Енисея, можно сказать, в центре культурной жизни, где ходят пароходы, самолеты летают, ревет бесплатно радио день и ночь, в клубе каждый вечер кино показывают, вино в магазинах хоть какое. Изба — не то лесное горе, слепое, под еловой корой. Изба, как у всех добрых людей, с окнами на три стороны, с верандой, с холодильником, с диваном и ковром. Говорят, к концу пятилетки и телевизор в Чуш проведут. Вот бы дожить. Самый бы дорогой телевизор купил и каждый день кино бесплатно смотрел. Тятя, поди-ко, в гробу переворачивается — не зря же он во сне является, черным перстом грозит, губами синими шевелит — проклинает. Аж в поту холодном проснется старообрядец, осенит себя двуперстным крестом да и живет во грехах и мирском смраде дальше. «Что поделаш, культура наступат. Не можно дальше дикарями в лесу жить. Пусть хоть дети свет увидают…»

Катит промысловик по Сыму в глубь тайги, орешки пощелкивает, скорлупу за борт плюет. Все переулки и закоулки на реке он знает. В кармане завязанный в целлофановый мешочек договор на промысел у него хранится и всякий прочий документ. В лодке припасы, харчи, одежонка на зиму и, прости, господи, прегрешения вольные и невольные, этот, как его, понеси лешаки, мудрено называется — транзистор! Дорогущий, холера! Девяносто с лишним! Коня в старое время на экие деньги купить можно было. А что делать? Как ни рыпайся, не устоишь против культуры, хуже чумы навалилась, окаянная!

Старовер и всякий другой таежный промысловик идет на Сым, как домой, хозяином идет, никакой пакости и разбоя он в тайге не учинит. А вот мухота эта, «шыкалы» — как их Грохотало именует, пьяницы, барыги, почуяв дармовую наживу, лиха для прут на Сым. Все они работают, деньги получают на производстве, да норовят еще и от природы урвать, что возможно, выкусить с мясом кусок — валят бензопилой кедры, бьют круглый год соболя, увечат зверя и птицу. Вон впереди грохот открылся, торопливый, заполошный — так промысловик никогда не стреляет. Так разбойник стреляет, ворюга!

Осень — бедствие боровой птице, особенно глухарю. От людей бедствие, от самых разумных существ, как их назвал радиотранзистор. Осенью боровая птица, глухарь в первую, голову, вылетает на берега рек собирать мелкую гальку, которой перетирается хвоя, почки и другая лесная пища. Без этого «струмента» птице не перезимовать. На притоках Сыма, в глубине тайги и болот камешничок редок. Случалось, в зобу птицы и в пупке золотишко находили вместо гальки, и потому жены охотников никогда не выбросят пупок и зоб «без интересу», непременно его распластнут и посмотрят, чего в нем? Камешник, да еще особый какой-то, глухарю, видать, самый подходящий, белеет на обмысках, косах, осыпях по Сыму. Десятками собираются глухари — таежные отшельники по берегам. Глухарь здесь крупный, осанистый. «Как страусы!» — говорят чушанцы, видевшие страуса только на картинках и в кино. Бьют глухаря не только на Тыме и Сыме, по всем большим и малым рекам нашей страны бьют, и вот результат: на Урале и северо-западе России его, считай, уже прикончили. В центре же России, где еще великий наш песнопевец слышал, как за Окою «плачут глухари», — их давным-давно нет.

Что уж говорить про Север?!

«Меньше сотни птиц за выезд не берем!» — хвастался мне охотник на Нижней Тунгуске, вполне нормальный охотник-любитель, вполне нормально хвастался, ну, как мы, городские рыбаки, иной раз загибаем безгрешно: «Три окуня — лапти и десяток сорог по полкило!..»

Идет лодка, приглушив мотор, нагло идет, прямо на мыс, на птиц. Вытянув шеи, стоят бестолковые птицы, глазеют. Хлесь! Хлесь — по ним из четырех стволов. Раз-другой успеют охотники перезарядить ружья. Стволы дымятся от пальбы, горячими делаются, птица не опасается, не улетает. Иной глухарь подпрыгнет на камнях от хлесткой дроби, иной на сук взлетит, но чаще бегством спасаются. Тех, что убегают и зажердь или в кусты валятся, охотники не преследуют, не подбирают — некогда, на следующем мыске вон еще табун глухарей темнеет! Вот если соболишко обозначится, в урман мотанет — другой вопрос, за тем и побегать можно. Соболя развелось много — браконьеры распустили слух: «Соболь белку приел. Баланец нарушился», — и вроде бы как дозволение самим себе выдали — бить соболя в любое время года, выкуневший, невыкуневший — хлещи!

Говорилось уже, что здешние охотники заряжают патроны по старинке, на глазок. Пыжи бумажные, моховые, редко войлочные. Сотни рублей просаживают на вине, копейки экономят на припасе. От плохих зарядов ружья живят, рон худой, птица уходит подранками в лес и в муках гибнет. Хорошо, если осень выдастся непогожая, стремительная. Декада-полторы — и убирайся с реки, иначе вмерзнешь в лед. Но и за короткий налет «охотники» тучами гробят птицу.

— До того дострелялись осенесь, пана, что озверели, верис — нет, озверели! — ахал Аким, вспоминая прошлогоднюю охоту. — Ровно змеевец всех поразил, кости у всех поточил. Из-за рузья, из-за лодки, из-за припасов, из-за харчей могли убить! Вот как разошлись! — и добавил совсем уже пораженно: — Я сам, понимас, наблюдать за собой начал: сють сто, хватаюсь за рузье…

Аким запамятовал, что я на войне был, в пекле окопов насмотрелся всего и знаю, ох как знаю, что она, кровь-то, с человеком делает! Оттого и страшусь, когда люди распоясываются в стрельбе, пусть даже по зверю, по птице, и мимоходом, играючи, проливают кровь. Не ведают они, что, перестав бояться крови, не почитая ее, горячую, живую, сами для себя незаметно переступают ту роковую черту, за которой кончается человек и из дальних, наполненных пещерной жутью времен выставляется и глядит, не моргая, низколобое, клыкастое мурло первобытного дикаря.

Была уже середина лета, а вокруг чушанского пруда с прошлого года траурным венком лежало черное перо — осенью местная заготконтора принимала глухарей по три рубля за штуку, потом по рублю, потом вовсе перестала принимать: не было холодильника, стояло тепло и морось, перестали летать самолеты.

Птица сопрела на складе. Вонь плыла по всему поселку. «Товар» списали, убытки отнесли на счет стихии, повесили кругленькую сумму на шею государству, а глухарей навозными вилами грузили в кузова машин и возили в местный пруд, на свалку.

Всю зиму и весну пировали вороны, сороки, собаки, кошки; и как вздымался ветер, сажею летало над поселком Чуш черное перо, поднятое с берегов обсохшего пруда, летало, кружило, застя белый свет, рябя отгорелым порохом и мертвым прахом на лике очумелого солнца.

полностью тут http://www.erlib.com/%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80_%D0%90%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%84%D1%8C%D0%B5%D0%B2/%D0%A6%D0%B0%D1%80%D1%8C-%D1%80%D1%8B%D0%B1%D0%B0/11/

[Иван Русский]

В.Астафьев "Царь-рыба", отрывок

полностью тут http://www.erlib.com...D0%B1%D0%B0/11/

Ну прям один в один...... С уваж. Иван.

[LONE WOLF]

похожее случайно в интернете увидел.

ВЫ ЧТО РЕБЯТА ПОПУТАЛИ Х.... С ГУСИНОЙ ШЕЕЙ.РАЗВЕ СТОЛЬКО МОЖНО ДОБЫВАТЬ ГЛУХАРЯ.А ЧТО ОСТАВИМ ДЕТЯМ И ВНУКАМ?

[Nikolai686]

ВЫ ЧТО РЕБЯТА ПОПУТАЛИ Х.... С ГУСИНОЙ ШЕЕЙ.РАЗВЕ СТОЛЬКО МОЖНО ДОБЫВАТЬ ГЛУХАРЯ.А ЧТО ОСТАВИМ ДЕТЯМ И ВНУКАМ?

Это ВЫ что-то попутали-фото не мое хотя не осуждаю-ибо не знаю как бы себ повел-окажись там , правда с транспорта не бью, а вот если б с собакой..

[Иван Русский]

ВЫ ЧТО РЕБЯТА ПОПУТАЛИ Х.... С ГУСИНОЙ ШЕЕЙ.РАЗВЕ СТОЛЬКО МОЖНО ДОБЫВАТЬ ГЛУХАРЯ.А ЧТО ОСТАВИМ ДЕТЯМ И ВНУКАМ?

Так если бы х....был с гусиную шею, тогда можно было бы и не охотиться за глухарями..... Сидел бы себе на пляже на югах.... с глухарками....С уваж. Иван.

[novyi2011]

В.Астафьев хороший писатель... Ну и как все писатели иногда через чур сгущает краски... Это ведь у него есть рассказ "Не стало сойки", где не на одну страницу расписано про эту красивую и дивную птицу, которой почему то "не стало"(???) Вот и тут .. про соболя, которого круглый год "бьют"... А кому нужен невыкуневший соболь то? Куда его сбыть то?

[Поляк]

В.Астафьев хороший писатель... Ну и как все писатели иногда через чур сгущает краски... Это ведь у него есть рассказ "Не стало сойки", где не на одну страницу расписано про эту красивую и дивную птицу, которой почему то "не стало"(???) Вот и тут .. про соболя, которого круглый год "бьют"... А кому нужен невыкуневший соболь то? Куда его сбыть то?

Евгений, думаю стоит перечитать этот рассказ Астафьева, который, кстати, называется чуть иначе Суть рассказа вовсе не в сойке, а в том, почему её не стало. Ответ на этот вопрос автор даёт однозначный - уничтожение человеком среды обитания животных. Так, к слову сказать, охота, как способ уничтожения видов животных, по данным Всемирного фонда дикой природы, стоит лишь на шестом месте, а на первом стоит уничтожение среды обитания животных, вызванные деятельностью человека.

[Поляк]

Ну вот и настал тот день, когда с меня сняли ограничения по скорости интернета, и я смог посмотреть ролик, из-за которого тут весь сыр-бор. И вот что я по этому поводу думаю. Думаю, что ролик снимался и монтировался человеком приезжим и очень далёким от охоты. Возможно, он вообще первый раз попал на охоту?! До последнего титра с выводом я думал, что ролик этот был снят по спецзаказу с целью гипертрофированного показа всей жестокости и беспощадности охоты, её неприглядности, отвратительности. Как я думал изначально, именно преследуя эту цель, автор выбрал самые неприглядные и компрометирующие охотников кадры. Но когда я прочитал текстовую заставку, я понял, что автор просто-напросто находится в плену собственных заблуждений и, как многие далёкие от охоты люди,считает что в охоте главное, это набить побольше дичи. Именно это он и показывает. При этом, ему самому немного не по себе от увиденного, что отражено в песне Макаревича. Ну, просто ему так объяснили, что поедем туда, где дичи столько, что стрелять устанем. Понятно, что приехал он в гости с компанией залётных дружков с ружьями к какому-то местному беспринципному "аборигену", который в силу трепета перед продвинутыми горожанами, организовал им то, что они хотели. Есть такая черта у охотников из глубинки подыгрывать гостям, дабы остались довольны. Понятно, что сам охотник прикинул, что с этой командой он в несколько дней наготовит приманки для промысла, которую сам бы готовил месяц. А тут, поди, и бензин халявный, и водка хорошая, а не шмурдяк местный. Мне кажется, что мужик этот и не подозревал, что станет героем такого антиохотничьего ролика, который сваял человек, не сумевший разобраться в смысле охоты. слепил, так сказать, в меру своей невоспитанности.

[Рейнджер]

Так если бы х....был с гусиную шею, тогда можно было бы и не охотиться за глухарями..... Сидел бы себе на пляже на югах.... с глухарками....С уваж. Иван.

+100500.....

[kev017]

+100500..... :kolobok_plus_applause:/>

для этого слоны есть,а мы то человеки ,вот если бы мозгов поболе ,вот тогда да.