Коми край в литературе

[Гость Панкор]

На днях мне попала в руки интересная книга, стыдно признатся, но я её ранее не читал. Нет, я конечно слышал о ней, но не знал, что роман был издан в переводе на русский. А тут...

Полазил по просторам инета и нашёл только первую главу, видимо только начали размещать на всеобщее. Интересные отрывки (на мой взгляд) из этой главы скопировал, может кому будет тоже интересно. Остальные отрывки из других глав попытаюсь отсканировать позже, как дочитаю (совсем немного осталось 78 страниц из 461)...

Юхнин Василий Васильевич (12.01.1907 – 23.11.1960), коми писатель

Василий Васильевич Юхнин родился 12 января 1907 года в селе Занулье Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии (ныне - Прилузский район Республики Коми), в большой и дружной семье коми крестьянина-охотника. В юности был ямщиком, работал на сплаве. После окончания школы, продолжил образование в Коми пединституте на факультете языка и литературы. Затем работал в редакции газеты «Вöрлэдзысь» («Лесной рабочий»).

Своё первое произведение писатель опубликовал в 1927 году, в 1933 году вышла повесть «Динъёльский лесопункт», посвященная развитию лесной промышленности и сельского хозяйства на Коми севере.

В 1939 году Василий Юхнин опубликовал свой первый роман «Алöй лента» («Алая лента») в журнале «Ударник». Это стало большим событием в коми литературной жизни. Писатель обратился к отображению жизни коми крестьян-охотников дореволюционной поры. Это был первый национальный роман, на который долгие годы равнялись коми писатели в своей работе. В 1941 году роман ««Алöй лента» вышел отдельным изданием.

Отрывки из романа «Алая лента» в переводе А. Дмитриевой.

…Степан радовался. Для него, как и для других охотников–коми, промысловая белка

означала не просто заработок, но и хлеб, и одежду, и самый смысл жизни. И

оттого, что белка пошла уже на осеннюю стерню и что год, судя по этому, обещал

быть промысловым, Степан Матвеевич в последнее время стал добрее и

разговорчивее. Вот на днях как–то, в гостях у шурина, жену свою Марфу даже по

имени покликал! Крепко надеялся он на свою силу и охотничью сноровку, да и на

сыновей–женихов можно было смело положиться — и на двадцатидвухлетнего Михаила и

особенно на девятнадцатилетнего Илью.

Неспроста же люди говорили:

— Мы–то разве охотники! Вот Степан с сыновьями — этот белки больше всех огребет.

И собаки у них хороши, да и сами не хуже яранов охотники. У Степана глаз зоркий,

насквозь все видит.

Так думал и его сосед Куимов, которого все звали просто дед Пашко. И сейчас,

заметив Степана, сидящего на взволоке у сарая, дед приковылял к нему на своей

деревянной ноге.

— Я еще летось говорил вам, охотникам,— начал дед Пашко,— если, мол, уродилась

шишка да прилетел на нее клест, знать, и белка придет. По–моему вышло, кум?

И, не рассчитывая на ответ, он залюбовался притаившейся под стрехой белочкой.

У деда Пашко не было ни скотинки, ни животинки. Жил он с бабкой Матреной чем бог

пошлет да что поднесет молодежь, приглядевшая их избушку под вечерки и гулянья.

А все же дед Пашко человек полезный: и перемену погоды загодя предскажет, и

сколько возов сена на лошадь и корову заготовить посоветует, и сколько дней от

праздника до праздника знает.

Степан не помнил, пророчил ли дед Пашко хороший промысел. Но он и сам был не

слеп и не глух. Еще летом, хаживая в лес драть бересту или по другим

хозяйственным нуждам, он приметил появление клестов. "Цип–цип–цип...

Курли–курли–курли–куу–ур!"—щебетали они, летая большими стаями.

— Да, уж коли прилетели клесты, примета верная,— отозвался наконец Степан.— А

ведь сколько лет зря собак кормили!

Старик присел рядом со Степаном.

— Ежели память мне не изменяет,— вслух прикидывал он,— то после японской войны

целых четыре года выдались без промысла. Ну, и остальные три тоже не больно

порадовали…

… Илья вошел в дом, а на крыльце появился пес Степана Лыско. При виде чужого

шерсть на нем вздыбилась. Собака приблизилась к Власию и стала обнюхивать его.

Сирвойтов привык оценивать каждую собаку по тому, сколько ее хозяин приносил к

нему в лавку пушнины. Вот почему он даже погладил Лыско по шерсти.

Лыско действительно отличался острым нюхом и трудолюбием. Такую собаку Степан

выискивал много лет. Сколько тогда щенят прошло через его руки! Иным он даже и в

пасть не заглядывал, сразу отбрасывал в сторону.

"Дубиной будет,— оценивал он про себя.— Сердце еле колотится".

Но когда пальцы опытного охотника нащупывали силу маленького сердца по дробному,

настойчивому стуку, Степан весь напрягался, открывал щенку пасть и начинал

считать рубцы на деснах. Чем меньше было извилин, чем чаще они обрывались, тем

дольше и внимательнее рассматривал он щенка. Сначала изучит задние лапы,

достаточно ли они согнуты, а следовательно, быстро ли собака будет бегать,

длинны ли когти и есть ли мизинцы — в заморозки они только мешают. Потом

осмотрит голову, короткий или длинный нос, что важнее всего у собаки — ведь у

коротконосой нюх плохой. Если уши короткие — значит, собака будет ленивая; если

усы направлены вперед, собака будет сердитая, строгая, тоже надо учесть. Затем

бывало, сгребет рукой кожу на затылке и поднимет щенка над полом. Если щенок не

проявит никакого беспокойства, такого тоже отбросит в сторону.

С теми щенками, у которых уже прорезались глаза, Степан проделывал еще один

опыт. Он надевал шубу наизнанку, становился на четвереньки и, подобно медведю,

бросался на щенка. Хороший щенок от такого зверя не спрячется под лавку, а будет

лаять.

Именно так лаял маленький Лыско на своего будущего хозяина, когда Степан

Матвеевич приглядел его себе. Больше того — у Лыско было две пары глаз. Да, да!

Над обычными глазами опытный человек мог различить еще скрытые, которыми собака,

по мнению бывалых охотников, может видеть леших и всякую нечистую силу.

Лыско стоял сейчас перед Власием, не очень–то доверяя ему, хотя купец тянулся

погладить его.

Смешно да и только! Власий Спиридонович Сирвойтов ласкает собаку Степана! Не

увидел бы кто, а то еще посмешищем станешь... Власий быстро сунул руку в карман

и хотел было прогнать от себя Лыско, но удержался. Нет, так нельзя, придется

потерпеть, не то Бикмедов всех охотников оболванит...

Лыско обернулся в сторону двери и вильнул хвостом. Уши у него прижались к

полосатой голове…

… После того как Власий ушел, Лыско еще долго жаловался Илье: то поскулит, то

сбегает на дорогу и полает в ту сторону, куда ушел злой человек, а потом снова

вернется во двор.

Илья, как мог, успокаивал собаку:

— Не надо было ему под ноги попадаться. Тебе бы посторониться немного. Он ведь,

знаешь, какой! Пнет — не заметит, даст щелчка — не спросит... Видишь, вон к тебе

твой Катшыс бежит, он тебя лучше поймет.

Катшыс, молодой широкогрудый кобель в черных подпалинах, сохранил еще щенячьи

повадки. Сегодня он с самого утра гонялся вместе с мальчишками за белками.

"Что тут случилось?— сразу насторожился Катшыс и, подбежав к Лыско, деловито

обнюхал его.— Тебя кто–то обидел? Ты на кого–то сердит? Кто такой? Подать мне

его сюда! Я ему всю шерсть выдеру!"

Катшыс был не по возрасту силен и зубаст. А у собак закон такой: кто посильнее

да позубастее, тот и верховодит всеми.

Лыско еще не успел пожаловаться, а Катшыс уже рванулся на дорогу, и было слышно,

как он там сразу накинулся на первую попавшуюся собаку. Тогда Лыско поспешил ему

на помощь…

… А Степан точно соперничал с женой — котомку за котомкой тащил с дичью,

возвращаясь домой с лесной тропы.

Хороша была у Степана тропа, по самым выгодным местам проходила: по берегам

болот да речек, по редколесью на взгорках,— как раз там, где дичи больше всего

водится. Теперешний охотник хитер на всякие ловушки, а хорошая тропа — сплошная

ловушка, протянувшаяся по лесу на двадцать — тридцать верст, на целый день

обхода.

Вспорхнет где–нибудь рябчик, опустится возле кривых коряг поклевать мелкой

гальки на зиму — глядь, перед ним раздольное гуменце, тут ему и порезвиться. А

гуменце–то это разделено,перегородкой пополам, и сделан в перегородке той

узенький проход, где и поставлен силок. Побегает рябчик с одной стороны,

захочется ему на другую — тут в силок и угодит.

Вот ходит по земле глухарь. У старых глухарей перья седые, а весит такой глухарь

с полпуда и больше, иного даже крылья с трудом держат. Вот он ковыляет по земле,

а соображения ни на грош — и не заметит, как в силок попался.

Другое дело — тетерев. Его в силок не заманишь, у него глаза, как говорится, с

развилкой. Но охотник и тетерева проведет. Для этого он устраивает ловушку —

слопец. Над продолговатым гуменцем приподняты с одного конца два нетолстых

кряжа. Подходит к такому слопцу тетерев и видит — под нависшими кряжами земля

свежая, так и тянет его туда потрепыхаться. Заходит он под настороженные кряжи,

наступает на планочки — они и срываются, а кряжи давят птицу.

Или скачет зайчик в осеннюю ночь. Встречается ему на пути завал, нарочно

сделанный по бокам слопца. Походит он вдоль завала, понюхает и увидит под

кряжами проход. Захочет перебраться на ту сторону и... даже пикнуть не успеет.

Слопцом не то что тетерок и зайчишек, даже лисиц и медвежат придавить можно. А

таких слопцов у Степана было устроено около двух сотен. Поперек лесных речек

понаставлены у него слопушки на норок, в самых темных чащобах — проскоки на

куниц, возле лесных зародов — силковые сети на горностаев…

… Заповедное место, куда Илья привел Веру, оказалось небольшим мысом, поросшим по

кромке болота вековыми соснами. Среди белого ягеля и брусничника лежали

поваленные ветром огромные стволы. Повсюду торчали коряги. Брусники здесь было

столько, что хоть лопатой загребай.

Илья и Вера повесили свои пестери на сломанную сосну и принялись за дело. Они

даже костер не развели — низкое солнце стало понемногу пригревать. После

заморозков брусника была настолько мягкой и сладкой, что ее хотелось собирать

без конца.

Глухо шумели сосны. Со стороны болота то и дело доносился тонкий посвист

рябчиков. Где–то монотонно лаял бурундук. В небе неутомимо кружил ястреб–канюк и

печально кричал, будто канючил у кого–то дождичка. Но все эти голоса как бы

поглощались старческими вздохами девственного леса, невольно располагавшими к

раздумью…

Вдруг где–то поблизости хрустнула ветка. Илья оглянулся. За стволами деревьев

мелькнуло что–то темное, Илья еще не успел сообразить, в чем дело, как

почувствовал, что у него под шапкой зашевелились волосы.

Медведица!.. Она на секунду подняла голову, понюхала воздух и снова принялась

есть бруснику. Возле нее вертелся медвежонок.

Илья укрылся за корягой, а потом, стараясь остаться незамеченным, поспешил к

Вере.

Девушка задрожала, когда увидала крадущегося к ней Илью, и хотела что–то

сказать, но он сделал ей знак — молчи, мол. И, подойдя, шепнул:

— Не пугайся, Вера, там медведица с медвежонком...

Вера вскрикнула и прижалась к Илье, не в силах сдержать дрожь.

— Ты что, боишься, на нас бросится?— обдал ее горячим дыханием Илья.— Нет, зубы

тупы. Прошел медвежий срок. Только к Семенову дню, когда они свадьбы справляют,

медведь может загрызть человека. Тогда трое суток, сказывают, бог не охраняет

людей от медведей... Смотри, к нам идут! Медвежонок, видать, прошлогодний. Эх,

хороша бы шапка вышла — крепкая да красивая!

Вера еще теснее прижалась к Илье.

— Она злая, когда с мевежонком. Может искусать...

— Да мы ведь тоже не мертвые. У нас топор с собой и нож.

Илья слегка отодвинулся от Веры, быстро развязал ремень, поправил шабур и снова

опоясался.

— Топор там лежит, возле пестерей, сбегай украдкой.

Но внимание Веры отвлек лежавший на земле тряпичный сверточек.

— Видно, ты обронил...

Она нагнулась, подняла сверток, а Илья настолько растерялся, что чуть не вырвал

его у нее из рук. Но тут же лицо у него просветлело.

— Это тебе... То, что вчера давал... Бери.

Вера поняла, что это шелковая лента, и вовсе смутилась.

— Погоди, Илья... Как же мне быть?..

Но где тут было раздумывать, когда дорога каждая минута.

— Возьми, говорю,— настаивал Илья.— За пазуху сунь.

Стоя в замешательстве, Вера видела, как он осторожно, словно рысь, бежал к

пестерям. Вот он схватил топор и так же быстро вернулся обратно.

— Думаешь, медведицы испугаюсь? Думаешь, не прогоню ее?

Вера хотела было остановить его, но он уже двинулся в сторону болота.

Очевидно, медведица услыхала их голоса. Она беспокойно озиралась, привстав на

задние лапы. Теперь Вера увидела ее.

Илья, слегка согнувшись, быстро приближался к ней.

Зверь зафыркал. И тут Илья закричал на весь лес:

— Ах ты, леший!

Медведица снова привстала на задние лапы, потом бросилась к медвежонку, шлепнула

его лапой, чтобы он побыстрее убирался в болото, и ринулась на Илью.

Вера озиралась, выискивая, что бы такое схватить для защиты. Но все получилось

само собой. Тряпица развязалась, и в руке у нее мелькнула лента, слепя глаза

полыхающим алым цветом.

В то же мгновение над Ильей сверкнул топор. Но медведица, двигаясь легко, словно

тень, махнула лапой и едва не вышибла топор у него из рук, только когти ее

царапнули по коре сосны. Илья замер. Перед ним блеснули молочно–белые зубы

разъяренного зверя, чья пасть горела зловещим оскалом, а глаза налились кровью.

Опытные охотники говорят, что в такой момент самое важное — не пятиться от

зверя. Илья снова замахнулся топором, да мимо — медведица увернулась за дерево,

нелепо покрутилась там и вдруг злобно плюнула в Илью.

– А–а! Боишься?!— закричал он.

Будто в ответ, медведица оглушительно рявкнула. Она, казалось, стала еще

проворней, приплясывала перед Ильей, плевалась и отчаянно ревела. Илья знал, что

она будет вертеться перед ним, пока детеныш ее не уйдет подальше. Но он понял

также, что хватить ее сейчас топором было бы безрассудно — раненый зверь уже ни

с чем не посчитается.

Вдруг медведица испуганно мотнула головой, громко фыркнула и отступила от Ильи.

И сразу до него донесся пронзительный голос Веры:

— Спалю–ю–ю! Спалю–ю–ю!..

Илья обернулся, и в глаза ему ударило мелькавшее среди деревьев алое пламя. Вера

бежала к нему, и в руке у нее огненным мечом развевалась лента.

— Пали ее!— бросился вслед за медведицей Илья.— Пали–и–и!..

Но медведица уже пустилась наутек, и теперь перед ним лишь мелькал ее зад. Алую

ленту она приняла за огонь, а огня, как известно, боятся все звери…

Нарыл здесь

Продолжение ожидается, надеюсь...

[valentin49]

!!!

Владимир,почитай Василия Белова,вологодский писатель(почти коми).Пишет мастерски,простыми словами.Читаешь,сидя дома,а как будто там...

[Гость Панкор]

!!!

Владимир,почитай Василия Белова,вологодский писатель(почти коми).Пишет мастерски,простыми словами.Читаешь,сидя дома,а как будто там...

Да зачитывался я Беловым в своё время, в основном небольшие рассказы...теперь уж и не помню что и о чём (но о жизни людской и о взаимоотношениях точно), теперь хоть снова перечитывай, впрочем как и всех ранее читаемых...

[Игорь59]

На днях мне попала в руки интересная книга, стыдно признатся, но я её ранее не читал. Нет, я конечно слышал о ней, но не знал, что роман был издан в переводе на русский. А тут...

Прочитал и сразу ностальгия по детству .

[tolyan74]

Продолжение ожидается, надеюсь...

Владимир! Очень интересно! Спасибо! жду продолжения.

[Гость Панкор]

Глава вторая. Два брата – два друга.

(отрывки)

«…В той стороне находились и охотничьи угодья Степана. К ним вела тропа, которая отделялась от дороги далеко в лесу, близ устья Оимвы, и тянулась к ее верховьям, туда, где на берегу под вековыми соснами стояла охотничья избушка. Она была срублена из восьмивершковых бревен и покрыта тесом из такого же толстого леса. Перед избушкой был устроен навес. Здесь стояли скамьи и низенький стол, сколоченные из толстых досок. Под навесом, на торчащих концах потолочных плах, лежали опрокинутые берестяные туеса, котелок, набирушки, миски, ложки, пяла для звериных шкур. Здесь можно было хранить и небольшой запас сухарей и другие харчи, спички или кресало и кремень, дрова на несколько ночей — словом, если бы забрел сюда голодный и усталый человек, он смог бы тут подкрепиться и отдохнуть.

Недалеко от избушки, почти в лесной чаще, устроил Степан хранилище для хлеба, соли, мяса убитых зверей и дичи, а также для всяческих охотничьих припасов. Это была своего рода кладовая, только сооруженная на высоких столбах, чтобы не могли проникнуть туда ни мышь, ни медведь, никакая тварь — ни ползающая, ни летающая.

Запасы пищи Степан начал доставлять сюда заранее, постепенно, еще охотясь на дичь: то мучицы принесет, то овсяной крупы, то сухарей, то соли, чтобы в горячую пору не тратить времени на ходьбу домой. Однако в этом году все припасы он делал не для себя, не он будет ими пользоваться.

Был тихий вечер. Лес отдыхал после продолжительных дождей. Тучи кое-где развеяло, и в небесных окошках показались перистые облака, в которых переливались отблески вечерней зари. Вдруг где-то далеко-далеко залаяла собака. Замолчала, потом снова залаяла. Прогрохотал выстрел. Тайга, казалось, чуть вздрогнула и прислушалась. Под навесом Степановой избушки резвился рябчик. Заслышав выстрел, он мигом выпорхнул в чащу. Над вершинами деревьев торопливо пролетел к верховьям речки одинокий тетерев. Шумно прошли позади избушки лоси: идет человек, надо остерегаться. Снова послышался лай, теперь уже ближе. Но время было позднее, и охотник стал звать собаку. Собака лаяла, хозяин кликал её, лай становился все более жалобным, неуверенным, потом прервался и совсем затих.

Из сумерек донесся человеческий голос. Вскоре примчался Лыско. Он обежал избушку, обнюхал все кругом и бросился по тропинке обратно, навстречу хозяевам.

- Ну как там? Все в порядке?— еще скрытый елками, спросил у Лыско Илья.

- Мува-ува!...— Все, мол, как следует быть, только вот есть очень хочется.

Михаил шагал за Ильей. Оба в войлочных шляпах и домотканых сукманах, плечи которых обшиты кожей. На ногах кожаные пимы. Оба с ружьями.

Братья вошли под навес и по-хозяйски огляделись.

— Вот мы и пришли, изба-матушка,— первым заговорил Илья.— Пусти же нас квартировать! Порядком придется нам тут пожить.

Михаил тем временем постучал обухом топора по столу. Вокруг разнеслось громкое эхо, оповещая тайгу о том, что пришли хозяева, что они тут поселяются.

Раздевшись, оба брата сразу же принялись за работу. С самого начала было ясно, что за старшего здесь Илья. Он настрогал щепок и стал разводить огонь на месте старого очага, чтобы сварить пищу, а брата послал на речку за водой.

Вскоре над весело потрескивающим костром появился котелок. У огня, на пеньке, сидел Илья и снимал шкурки с белок. Из дымового отверстия избушки заклубился дымок — это Михаил затопил печку-каменку. Печка истопится, закроют волоковое окошечко и дверь, и жар, пышущий от камней, быстро нагреет избушку, прогонит холод из-под пола и полка, на котором придется спать.

Но что такое? Почему Лыско вдруг перестал есть белку и уставился на дверь избушки? Илья тоже посмотрел туда. Слышно было, как внутри, потрескивая, топится каменка, плотными клубами вырывался из окошечка дым. И тут же будто чем-то тупым кто-то прикоснулся к сердцу Ильи.

Что там такое?.. Илья хотел уже окликнуть брата, но тут Лыско зарычал и бросился в избушку. В приоткрытую дверь просунулась рука Михаила. Она, казалось, что-то пыталась схватить и никак не могла достать. Илья бросился туда и быстро распахнул дверь.

— Ты что?— каким-то изменившимся голосом крикнул он.

Но Михаил был не в состоянии что-либо произнести. Он смотрел на брата широко раскрытыми глазами и силился перевести дух. Илью словно холодной водой окатили.

— Ну что случилось?

Лыско видел состояние хозяев и не мог устоять на месте — все бросался из стороны в сторону.

- Кто-то есть в избе,— наконец проговорил Михаил.— Большой, мохнатый...

- Да что ты, парень...— И, перетащив брата через порог, Илья торопливо перекрестился.

- Ей богу!— тоже перекрестился Михаил.— Схватил меня за голову, когда я стал стряхивать с полка сено.

- А ты и перепугался?—стараясь унять собственную дрожь, успокаивал брата Илья.— Мышь ли, крот ли пробежал, а тебе уж невесть что почудилось.

- Не мышь и не крот...

- Ну ладно! Главное — не надо бояться. Сейчас мы его за волосы сюда, к огню, вытащим.

Последние слова Илья проговорил нарочно громко, чтобы тот, кто прятался в избушке, услышал и понял, что братья ничуть его не боятся. Кто знает, может, и правда сам леший поселился у них.

— Положи голик у порога '. А дымоход я закрещу,— уже тише сказал Илья.— Деваться-то ему, пожалуй, некуда будет.— И он побежал осенить крестным знамением дымоход.

Самое верное дело — не испугаться нечистого, взять себя в руки. Деваться теперь ему некуда, поневоле он превратится в зверя или птицу, в крота или мышь. А их-то нечего бояться. Но осторожность и тут не помешает, быть наготове никогда не лишнее. Дробовик Ильи был заряжен, но поверх заряда он засунул еще медную пулю, потому что простой свинец нечистого не возьмет — так говорят деды.

— Зажги бересту. Бери в руки топор,— приказывал Илья.— И не бойся. Человек всех сильнее. У него топор, нож, ружье, и нечего трусить! Испуганная овца и прохода в изгороди не видит, а ты сумей между жердями пролезть! Лыско, где ты?.. Сейчас мы с тобой зайдем и посмотрим.

Михаил стоял все еще бледный и растерянный. У него никак не загоралась береста. А Илья уже опоясался, сунул в ножны охотничий нож. И ружье он держал наготове. По его лицу было видно, что он решил либо умереть в борьбе, либо победить. Смелые люди идут на риск без долгих раздумий. Но в то же время такое решение не было безрассудством — сказки и предания о бесстрашных людях с детских лет укрепляли его врожденную смелость.

— Первым пойду я,— шепнул брату Илья.— Ты за мной. Будешь мне светить. Дверь за собой притвори. Лыско, возьми!

На мгновение все вокруг будто замерло. Так бывает, когда ждешь чего-то страшного. И как же все вдруг оживает, если это страшное оказывается смешным.

— Михаил!—расхохотался Илья.— А ты, выходит, трус! Погляди — вот твое пугало! Ха-ха-ха!..

Чихая от дыма, на пороге избушки показался Лыско с совой в зубах. Сова, видно, успела уже угореть и беспомощно разевала клюв….»

«…Пока хозяева возились у избушки, Лыско захотелось побегать немного по лесу. Он охотился здесь уже несколько лет подряд, и ему не терпелось осмотреть знакомые места. Ведь до рассвета времени еще много, Лыско успеет вернуться или хозяева сами позовут.

Утро просыпалось мягкое и сухое, лес дышал столькими запахами, до собачьего уха доносилось столько звуков, что Лыско и не заметил, как стал делать круг шире, чем собирался.

Между густыми елками только что промелькнул заяц. Пробегав целую ночь, он, видимо, возвращался теперь домой на ночлег и был еще где-то поблизости. Но Лыско знает, что за погоню за зайцем во время охоты будут бранить, и побежал дальше.

Еще издали в нос ему ударил запах гнилой колоды. Вместе с запахом плесени донесся запах какой-то живности. Кто же это?.. Фу-ты! Мышь... Обманул запах плесени... Наверху что-то зашуршало. Оказывается, дятел ищет корм. Чуть подальше вспорхнул рябчик. Ну и пусть себе летает, этакая мелочь.

Между высокими елями Лыско учуял запах белки. Собака насторожилась, прислушалась, и все стало ясно: белка только что вылезла из гнезда, не успела еще побегать по земле и не шелушила еще шишки. Ладно, пусть пока остается до другого раза. А вот опять новый запах. По опушке леса где-то бродит глухарь. Хозяева любят им полакомиться, а кости дают обычно Лыско, очень вкусные кости. Возможно, он еще здесь, этот глухарь. Надо поднять его. А сядет поближе — можно залаять. Только не так, как на белку, а по-другому, сдвоенно: ав-ав, ав-ав!.. Дело хозяйское, придут — ладно, не придут — позовут.

Вон глухарь поднялся между соснами и скрылся в лесу за ручьем. Ну и пусть. Это же не зверь. Лучше спуститься в пойму ручья. В прошлом году тут попадались норки. Здесь же жил старый горностай. Ох, и хитрец! Сколько раз гонялся за ним Лыско, а загнать так и не удалось. И трава здесь сильно пахнет, совсем как прошлогодняя... От этого запаха Лыско хочется чихнуть.

И вдруг стоп! Стоп-стоп! Ударило запахом более крупного зверя. Каждый раз после удачной охоты на этого зверя Лыско обычно хвалят и дают самый вкусный кусочек. Лыско, казалось, себя не чуял, да и слух стал острее, глаза зорче. Чего бы ни стоило, а куницу надо найти, загнать на дерево или заставить забиться под корягу...

Лыско мелькал среди увядшей высокой травы, прыгал с кочки на кочку, исчезал под поваленными деревьями. Ах! Прошла по колоде! В какую же сторону? В какую?.. Очень уж старый запах. Видно, зверь ходил тут вчера поздно вечером. Но ведь он где-то здесь, в этих местах.

Лыско забыл обо всем на свете. Теперь его ничто не могло остановить. Это был какой-то особенный, природный собачий азарт — гнаться за ценным зверем, не считаясь ни с чем, и догнать его во что бы то ни стало.

Послышался более свежий запах — недавно упала с дерева хвоя. Значит, зверь прыгал по верхушкам деревьев, вдоль ручья, вниз по течению. В ту сторону и надо бежать. Теперь чаще доносился запах горностая, такой терпкий, такой противный, еще более противный, чем у норки. То запах горностая ударит в нос, то запах куницы. Оба тянутся в одном направлении. Лыско еще не знает, что куница подстерегает горностая. Вот совсем свежий запах куницы. Лыско не смог утерпеть и тявкнул.

Замелькали елки, коряги, смешанный березняк. И тут что-то белое промелькнуло перед глазами Лыско. Снова «тяв-тяв»—и стремглав за белым пятном. Горностай юркнул под поваленное дерево, собака с размаху перепрыгнула на другую сторону, чтобы перерезать ему путь, и тут же увидела, как в сторонке покачнулась елка, потом закачалась ветка, но уже гораздо дальше. Это убегала куница. Лыско взвизгнул и бросился за куницей. Однако было уже поздно.

Илья удивлялся: во время завтрака собака была около избушки и вдруг куда-то исчезла. Он позвал ее, чтобы дать хлеба,— не пришла. Братья уже оделись, а ее все нет. Стало уже почти светло, пора бы выходить, дать собаке знак и пустить ее на поиски зверя.

— Чудно!— дивился Илья.— Может, ей попалось что-нибудь съедобное?.. Лы-ы-ыско!

На том берегу Симвы отозвалось эхо, а собаки словно и не было.

- Может, у тебя голос покрепче, Михаил...

- А-а-а-ту-у-у!—крикнул Михаил и чуть не схватился за голову — так больно отдалось в ране.

Илья шагнул к огромной сосне, стесал кору и стал бить по оголенному месту обухом топора.

— Лы-ы-ыско-o-ol А-а-а-ту!..

Грохотала тайга, аукалось эхо. А собака не отзывалась.

Старший брат тяжело опустился на пень. У Ильи заныло сердце. Охота начиналась не очень-то гладко.

- Да ведь придет же, поди,— не хотел поддаваться растерянности и отчаянию Илья.

- Коли домой не убежала.

- Что ты? Как это старая собака убежит домой!

Лыско ушел так далеко, что пришлось долго бежать на зов. И когда хозяева были уже совсем близко, он вдруг понял, что получилось неладно — вместо того чтобы побегать вокруг избушки, он забылся и убежал слишком далеко. Теперь даже неловко подойти к хозяевам. Хорошо еще, что та белка не ушла... Лыско принялся лаять.

Белка как сидела на ветке, луща шишку, так и замерла.

Охотники появились сразу. Они обошли ель раз, другой, не глядя на собаку. Кругом стояли более высокие ели, и они боялись спугнуть белку. Илья махнул рукой брату—подойди, мол, сюда.

— Может, вон тот комочек? На самых верхних ветвях?— тихонько спросил он.— Ну-ка, задень слегка обухом дерево. Поглядим...

Лыско вышел из-под ели и насторожился.

— Есть!— приподнял руку Илья. Более меткое ружье было у Михаила, он ведь старший брат.— Иди, стреляй!

Михаил сначала хотел выстрелить без опоры. Но как посмотрел вверх, в голове у него помутилось. Рядом стояла рябина. Положив ствол ружья на сучок, прицелился и выстрелил. Белка скатилась вниз.

Илья подул на мех — сначала в одном месте, потом в другом.

- До поясницы белая. На, погляди!

- Да что там смотреть!— пренебрежительно бросил Михаил и, вместо того чтобы подойти к Илье, принялся заряжать дробовик: моя, мол, задача — убивать зверя с одного выстрела, а твоя — подбирать.

Удача воодушевила Михаила, и даже боль в голове теперь не так чувствовалась.

Вскоре Лыско уже облаивал новую белку…»

«…У Ильи выдался тяжелый день. Охотник и собака с утра и до темна гонялись за куницей, но никак не могли поймать ее.

Куница сначала прыгала по вершинам деревьев. Лыско пришлось напрячь все силы, умение и нюх, чтобы не потерять направление, по которому шел зверь. А сколько раз исчезал запах!

Для охотника плохо, когда нет снега. Если человек не видит след зверя, он бессилен. Но Илья знал, что его пес гонится за ценным зверем, и всячески подбадривал его.

— Ищи, Лыско, ищи!— то и дело приговаривал он.— Не вечно же она будет идти поверху, когда-нибудь спустится на землю!

Они хорошо понимали друг друга. Собака рыскала в чаще и время от времени подавала голос, призывая к себе хозяина.

Во второй половине дня стало ясно, что зверь идет к большому бурелому. Когда-то в этих местах пронесся ураган, и теперь на целую версту вширь и на несколько верст в длину повален весь лес. У куницы, видно, там постоянное место жительства.

Вскоре они подошли к бурелому. Поваленные деревья громоздились друг на друга. У самой земли густой щеткой поднялась еловая молодь.

В сумерках Лыско несколько раз загонял куницу под поваленные деревья, но Илье трудно было в этих зарослях угнаться за собакой, и зверь каждый раз успевал убежать.

Уже в темноте Илье пришлось выбираться из бурелома. Он почти ощупью нашел высохшую сосну, повалил ее, разрубил на два кряжа и развел охотничий костер — нодью.

И вот они у огня. Положенные друг на друга толстые кряжи горят ровно. Над головой шумит темный лес, предвещая перемену погоды.

— Пора уже, Лыско, давно пора и погоде перемениться,— заговорил Илья с собакой.— Время выпасть снегу. А то без снега трудно читать лесную грамоту.

Лыско решил, что разговор идет о том звере, за которым они гонялись, и тоже захотел кое-чего рассказать:

— Мува-ува...— Такой он хитрый. Не притаится на дереве и не забьется в тесное местечко, все вперед и вперед идет. А ведь он, знаешь, какой большой! Самец!— Мува-ува!..

Охотник привлек к себе собаку и положил ее голову себе на колени.

— Ты у меня такой умный, а вот слова у тебя не получаются. Как у немого... Ничего, Лыско, утро вечера мудреннее. А теперь давай поедим — и спать.

Но Илья не думал, что ему придется заночевать в лесу. У него был с собой только кусок хлеба. Он поглядел на этот кусок, разломил его пополам и половину дал собаке.

Лыско, видно, крепко проголодался и проглотил свою долю не прожевывая.

— На уж, съешь и эту половину. А я как-нибудь... У меня есть немного табачку. В красивом кисете, знаешь, какой вкусный табачок!— добавил он.

Илья закурил и улыбнулся….»

«…Под ногами поскрипывал уже посиневший, сырой снег. Илья вышел на коренную лесную тропу, которая начиналась отсюда, от берега ручья, и стряхнул с себя снег.

Следы зверей и птиц много раз пересекали дорогу — такой снег никому не даст пройти тайком. Вон следы ласки, это она гналась мимо колоды за мышью, а на колоде длинные прыжки горностая. Между деревьями глухарь поставил печать величиной с ладонь. От елки к елке, от сосны к сосне, словно хвойное дерево протащили, тянутся следы белок. Вон пунктирный след лисицы, а там заяц оставил беспорядочные кресты. А дальше, на противоположном берегу ручья, Илья увидел широкий след. «Наверно, охотник прошел»,— подумал он, а у самого волосы зашевелились под войлочной шляпой. Не со страху, конечно, а от неожиданности. Ведь это медведь протопал. Наверно, под утро к верховью ручья прошла медведица с медвежонком... У медведицы следы широкие, у ее детеныша поменьше. Видно, идут в свою берлогу — собрались залечь на зиму.

Что делать? Дробовик у Ильи заряжен, но заряд на белку. Есть, правда, в запасе и пули. Можно, конечно, вложить пулю в ствол, поверх беличьего заряда. Но проймет ли она такого крупного зверя? Или сначала выпустить в воздух беличий заряд и сразу же зарядить покрепче? Но ведь медведица может услышать выстрел и тогда непременно убежит. В то же время нельзя отступать, надо выследить зверя. Ведь снег, того гляди, растает, или какой-нибудь другой охотник распознает про берлогу.

Илья задумался, разглядывая следы. Вдруг он вздрогнул... Да ведь это знакомая медведица! Та самая криволапая медведица, которую они видели с Верой, когда собирали бруснику. Ну и чудеса! Ведь в тот день Илья подарил Вере алую ленту, и Вера этой алой лентой напугала зверя. Вера тогда не могла вспомнить, какая лапа у медведицы кривая. Оказывается, левая. Ох, и везет же Илье! Если убить эту медведицу, будет что вспомнить. Да-а-а, когда-нибудь скажет он своим сыновьям и дочерям: не такими, мол, как вы, были мы с вашей матерью в молодости — не побоялись с голыми руками напасть на медведицу с медвежонком, и эту медведицу той же осенью я и пристрелил.

От этих дум прибавилось смелости, надежнее стал казаться дробовик, острее нож, как всегда висевший у него на боку в кожаных ножнах. И Илья направился по медвежьему следу. Будь что будет!

С деревьев сползал тающий снег. Сначала Илья шел осторожно — не хотелось промокнуть. Но медведи пошли по берегу, поросшему густым ельником, и тут уж Илья ничего не мог поделать. Только под кожаными наплечниками остались сухие места: до нитки промок.

Долго крался Илья за медведями. Неожиданно звери спустились в пойму ручья. Там их следы покружили и затерялись.

«Неужели в пойме залегли?»— подумал Илья, и ему стало жутко. Ведь он теперь совсем близко от них. Может, медведица сейчас готовится броситься на него с диким ревом. На лошадей и коров медведи нападают чаще всего тоже с ревом, чтобы напугать, а потом уж дать волю зубам и когтям... Все жилы напряглись у Ильи. Он уже не чувствовал холода, тело у него горело. Вот сейчас зверь заревет и кинется. Илья может растеряться,— ведь он не успеет ничего сделать.

Но зверя не слышно и не видно. Илья сделал большой круг. Нет, медведи дальше не ушли. Стал делать другой, меньше. Шел крадучись, как рысь, до боли напрягая глаза. А когда Илья во второй раз переходил ручей, он увидел, как по обрыву идет медвежонок. Илья не успел еще догадаться, почему же детеныш отделился от матери, как и этот след тоже пропал. «Так вот оно что!— обрадовался Илья, поняв, в чем дело.— Вы, оказывается, хитрите?»

Звери шли прямо по дну ручья. Старый медведь всегда так делает, приближаясь к берлоге, чтобы скрыть следы. По воде они продвигались довольно долго. Только детеныш порой вылезал на берег, а следы матери можно было обнаружить на колодах, лежащих поперек ручья, и в илистых местах.

Было тихо и все так же туманно. С седых елей капала вода. То там, то здесь вздрагивали ветви — с них скатывался отяжелевший снег. Это пугало Илью.

Вот опять шевельнулась небольшая елка. С неё скатился снежный ком и развалился пополам. Поникшие ветви стали выпрямляться. В другом месте такой же снежный ком, падая, стряхнул снег с молоди. Вот еще что-то шевельнулось. В глаза бросился крутой бережок, поросший елками. Дальше росли старые березы. Еще дальше мелькнули красные ягоды рябины.

И вдруг... Что такое? Краешком глаза Илья уловил что-то черное. Приклад ружья сам собой приник к плечу. И уже сквозь прорезь прицела Илья увидел медведицу. Зверь лежал на кочке у отверстия логова и следил за Ильей. Илья прицелился в лоб, нажал на спусковой крючок. Курок щелкнул. Ружье не выстрелило. Другой раз щелк! Промок пистон. Дрогнули руки. Илья тихонько выругался и подумал: «Может, уйти? Оставить ее на зиму?» Но медведица, кажется, шевельнулась. Она видит Илью, готовится броситься.

Илья вынул пороховницу. Пороховница никак не дается в руки. Поймал. Насыпал в капсуль свежего пороха. Стал вставлять новый пистон. Пистон упал. Поставил другой. Нет, отступать нельзя, поздно. На пугливого и шелудивая собачонка бросается.

У зверя шевельнулись уши. Дошел, значит, посторонний шорох. Илья тоже уловил его. Это бежит Лыско. Еще мгновение — и прогремел выстрел. Медведица рявкнула, хватанула пастью воздух и бросилась на Илью. Илья выхватил нож, отскочил за ель. Медведица стремительно промелькнула мимо него и налетела на ель. Значит, ранена. Покрутилась на месте. Остановилась. Увидела Илью. Их глаза встретились. Пуля попала ей под левый глаз. Рана не смертельна. Надо отскочить за ель, заколоть ее, прикрываясь деревом. Яростно залаяла собака. Илья крикнул: «Лыско, возьми!» Но было уже поздно. Медведица успела рвануть Илью за полу. Пола оторвалась, Лыско прыгнул на медведицу. Зверь перекувырнулся. Лыско очутился под ним. Илья бросился на помощь собаке. Он ударил медведицу ножом. Поскользнулся, упал. Зверь оставил собаку и вцепился в руку Илье. Лыско снова очутился на медведице. Разъяренному зверю пришлось бороться и с охотником и с собакой.

Илья уже поднялся на колени. Снова ударил. Попал в кость.

Рычала собака, ревела медведица. Зверь крепко укусил Лыско. Пес дико взвизгнул. «В пасть надо просунуть руку, в пасть, задушить зверя»,— мелькнуло в голове Ильи. Вот она, широкая, огненно-красная, а зубы белые...

Илья рывком толкнул в пасть левую руку. Медведь успел укусить ее. Очень больно. Но вытащить руку нельзя. Толкнул поглубже, до локтя. И крикнул, торжествуя:

— А! Попалась! Откусалась!

Медведица пустила в ход когти, но нож сильнее когтей. Илья почувствовал, что после нового удара ножом медведица вздрогнула и стала тяжелеть. Она упала па колени, будто просила прощения, и стала постепенно валиться на бок.

Илья вытащил из пасти руку и испуганно прошептал: «Господи благослови...» Глаза искали что-нибудь для перевязки. Подступала тошнота. Задрожали колени. Он с трудом подошел к ручью, чтобы обмыть руку, и только тогда увидел — кровь выше локтя била фонтаном. «Надо остановить ее. Я знаю такую молитву...» Илья снова подошел к медведице, разбросал ногой истоптанный и окровавленный снег, взял пригоршню земли, положил ее на рану и стал приговаривать:

— «Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Речка Ель и Симва-река. Крови вода, крови раны, не щетет духа, не будет дула, два золота, пречистая богородица, утирай, укрывай, защищай, закрывай со белым платком, буди, буди, аминь! Кровь стой, как белая камень!»

Но кровь не остановилась. Илья прочитал заклинание второй раз.. Прочитал третий... Заговор был бессилен. «Может, я забыл какое-нибудь слово? Может, не так сказал? Господи! Вытечет вся моя кровушка... Я и так промок до нитки, наверно, и спички подмокли. Что же будет?»

Рядом жалобно скулил Лыско.

— И тебя покусала? Погоди, Лыско... Погоди чуток... Я тебя не оставлю.

Илья вытянул из штанины несколько ниток, наложил их крестом на раны. Но и кресты из ниток не остановили кровь.

Тошнота совсем замучила. Перед глазами поплыли желтые круги. Стали крепиться деревья. Хоть бы закричать, позвать на помощь... Но кто услышит? Кто поможет?

— Потерпи, Лыско, потерпи... Я вот перевяжу рану, разожгу костер...

Снова зашатались деревья. Снова в каком-то тумане поплыли желтые круги.

«Что-то, видно, неладно со мной...»

Илья глянул на зверя. Медведица как будто тоже шевелилась. Закачалась под ногами земля, быстро валились деревья. А затем все — земля, лес и медведица — встало дыбом. Илья не смог удержаться па ногах и стал падать куда-то вниз. Он хотел крикнуть — не получилось. Снизу подуло холодом. Илья все быстрее и быстрее падал навстречу этому холоду...»

[Гость Панкор]

40 привалов

(Сыктывкар, 2000 год, в сокращении)

Об авторе

Николай Михайлович Терентьев родился в 1948 году в печорском селе Усть-Уса. Закончил Печорское речное училище, работал начальником изыскательской русловой партии, в редакции Троицко-Печорской районной газеты «Заря», сейчас - ведущий специалист комитета по охране природы в Троицко-Печорске. Знает и беззаветно любит Припечорье, его уникальную природу. Его рассказы, очерки, этюды о природе как бы наполнены солнечным светом добра и любви к обитателям лесов и рек.

Прочитайте эту книгу - и вы не пожалеете.

Двое в тайге

I. В объятиях Лекизъеля

Октябрьский день угасал. Солнце, бросив на речку последний позолоченный луч, скрылось в могучей кроне кедра.

Иван повел затекшими крутыми плечами и вытянул ноги в лод¬ке. «Ветерок-12» по-прежнему ровно гудел, будто и не было для него пятисот километров пути.

«Надежно сработан, а он что-то приустал. Десятки перекатов, шесть завалов... Особенно трудным оказался последний - 300 метров длиной. Да вон и братан подремывает на носу. Настрелялся за четыре дня. Теперь чирков даже взглядом не провожает. Ничего, все хорошо. Поздний, но бурный осенний паводок стал подарком. Через час будем на месте. Вот только надо проскочить порог Лекиз...» - на этом размышления Ивана прервались. Лайка, спавшая на брезенте, быстро вскинула остромордую голову. Лодка выскочи¬ла из зажатой с двух сторон речки на широкий плес. Поднялась стайка крохалей. Петр замешкался и «смазал» по уткам.

Здесь почти не наблюдалось течения, но зато у выгнутого, словно медвежья спина, камня вода бурлила и пенилась. Иван крепче сжал румпель мотора. Он решил провести лодку у правого берега. Но когда стал выруливать на быстрину, впереди, прямо по курсу, неожиданно показалось несущееся дерево с огромными корнями. Иван резко выдвинул руку с румпелем влево, чтобы прижать нос лодки к камню. Но было поздно. Корни-щупальца, подобно осьминогу, цепко захватили переднюю часть лодки. И «двенадцать лошадок» были бессильны что-то изменить. Лодку резко развернуло и с силой ударило о камень справа. Послышался сухой треск дерева. Все произошло в считанные доли секунды - и братья забарахтались в черной воде Лекизъеля...

Им удалось выбраться на берег. И только тут они поняли весь трагизм случившегося. Вода поглотила все. Они остались без продуктов, оружия, боеприпасов, теплой одежды и прочего снаряжения. Правда, Петр умудрился при купании не выпустить свою од¬ностволку 32 калибра. Это ружьишко и 21 патрон к нему, случайно оказавшиеся в патронташе, не спасали положения.

Какую-то минуту братья молча и растерянно смотрели на плес, где посередине плавали обломки лодки, весло, пустые бочки, кое-что из одежды да три кряквы, которых они еще днем сбили. Первым пришел в себя старший.

- А где Амур? - громко крикнул, - Амур, Амур!

Недалеко от них в лесу раздался лай.

- Белку нашел, - тихо отозвался младший и застучал зубами.

Тут и Иван почувствовал, что совсем замерз, и полез в потайной карман, в котором у него в полиэтиленовом мешочке всегда хранились спички. К счастью, коробок оказался сухим. Через десять минут жарко полыхал костер. Иван, пока ломал дрова и разжигал огонь, разогрелся.

- Ты давай, Петро, раздевайся и сушись, а я попытаюсь достать

уток.

По давней привычке Иван в кармане охотничьей куртки носил моток толстой жилки, и теперь она пригодилась. Выстругав перо¬чинным ножиком из ствола небольшой березки «паук», он привязал его к жилке. С первого заброса ему удалось зацепить утку. Со второй пришлось повозиться, но и она была прибуксирована. Третьей кряквы почему-то не оказалось на воде...

Запеченные жирные кряквы утолили голод. Досталось и Аму¬ру. Стена-экран из пихтовых веток, жаркие угли, сгустившиеся вокруг огня сумерки создавали уют, вселяли надежду.

- Слушай, Ванюш, может, завтра я поныряю. Ты ведь знаешь, у меня это получается.

- Бесполезно. Отец мне говорил, что как-то он опустил бечевку с грузом длиной 25 метров и не достал до дна. И коряг здесь не счесть. Чертово место! Спи. Как говорится, утро вечера мудренее.

Но Иван и сам не мог уснуть: ворочался, вставал и поправлял костер. В этих местах он с отцом зимовал дважды. Нынче отец не смог поехать: осенью обострился радикулит. Совсем было срывалась охота. Но вернулся брат из армии и изъявил желание. Отцовские угодья были самые дальние - почти у Урала.

«Вернуться, но какими глазами посмотрю на отца? Да и как? Реки не встали, болота еще не замерзли...» - размышлял Иван.

Лишь под утро он сомкнул глаза и забылся тревожным сном.

Братья проснулись одновременно. Трубные голоса журавлей, кажется, будили каждую клеточку тела. Иван вскочил и рванулся. Сделал несколько шагов, остановился. Обнял стоявшую рядом бе¬резку и прижался щекой к бархатной коре. В горле застрял ком, а в глазах предательски защипало. Но, быстро справившись с собой, как можно спокойнее, спросил:

- Ну, что, Петро, будем делать?

- Ты старшой, тебе решать.

- Будем зимовать. Тут до отцовской избушки час ходу. Не бу¬дем терять времени. Пока нет снега, дорога каждая минута.

II. Напасть

Лес засквозил и поскучнел. Разве только одиночные желтые листочки-монетки еще украшали березки. Зато по ручьям темно-алые гроздья рябины радовали птиц, которые стайками налетали откуда-то и устраивали на деревьях шумные столовые.

Братья за работой не заметили, как прошел месяц. Оглядываясь по сторонам, с удовлетворением отмечали, что сделано немало: поправили избушку, амбар. Хорошо вписывались в обжитой лесной пейзаж и четыре аккуратно сложенные поленницы дров. Восстановлены три отцовских путика. Одних петель на дичь насторожено около двухсот штук. Вот только с одеждой было по-прежнему худо. Кое-что пошили из старья, но к будущим морозам они еще не были готовы. А по всем приметам зима ожидалась крутой. Петр мучался без курева. Пробовал даже курить сухие листья, мох-бородач, но от них саднило в горле.

...Петр шел по гриве, заросшей мелким сосняком. За пазухой уже лежали 25 белок, а впереди снова лает Амур. Белка сидела на высоте шести-семи метров. Петр привычным движением натянул лук. Странной выглядела стрела: вместо острого наконечника - короткий деревянный цилиндрик. Тетива тонко пропела свою ноту. В этот же миг белка перевернулась в воздухе и полетела вниз. Пес горящими глазами только и ждал этого момента. Поймав на лету зверька зубами, он тут же резко отбросил его в сторону. Все это было сделано с лихой артистичностью. Петр поднял добычу и в который раз удивлялся тому, с какой точностью Амур давит белку.

В это время Иван осматривал самоловы, капканы, петли по самому короткому путику. Его радовали бодрое, раннее утро, прозрачный чистый воздух и звонкие голоса пичуг. Радовало, что, несмотря на сложное обстоятельство, охота началась удачно. Белки было много, как никогда. И она держалась в сосняках, что облегчало поиск и добычу. От него не ускользнуло и то, что миграция шла вдоль Урала на юг. Поэтому было решено вести промысел белки, хотя на первый сорт шкурки еще не тянули.

В нем никогда не угасал пытливый ум натуралиста. И сейчас, поневоле расставшись с ружьем, он еще острее воспринимал окружающий мир родной пармы. Но, вместе с тем, Иван отчетливо понимал: у природы надо снимать разумное количество «урожая». Он хорошо помнил, как сокрушался отец, когда в один сезон не разрешили добычу ондатры: перенаселение обошлось гибелью для сотен зверьков. Учет, прогнозирование и чувство меры - вот что должно определять отношение промысловика к охоте...

Но что это? Иван остановился в смятении у очередного самолова. Тяжелая плаха далеко откинута, кругом валяются перья глухаря. На промерзшей земле трудно было найти чьи-либо следы.

Вторая и третья ловушки, куда попадала дичь, также были разрушены. Сомнений не оставалось: это был знакомый почерк росомахи.

В прошлом сезоне она появилась где-то тоже перед снегом. Таскала дичь, рушила самоловы. Ставили на нее капканы. Под весну попалась в капкан, который мог бы удержать и медведя, но она ушла из него невредимой. Поразило тогда отца, пожалуй, больше всего не это, а шерстинка, оставленная в капкане, - она была совершенно белого цвета. Отец считал, что их обворовывает росомаха, но шерсть у нее обычно черная и бурая.

Иван подошел к избушке уже в глубокие сумерки.

Петр колдовал у костра и встретил его обрадованно:

- Поставил рекорд - 29 белок! И девятый патрон использован не зря. Угадаешь.

- Не тяни, - устало обронил Иван.

- Куница!

- А у меня сегодня не густо! - и немного погодя добавил:

- Петро, на нас навалилась напасть.

- Какая еще напасть? - поднял голову Петр.

- Наверное, росомаха. И думаю, что та, о которой я рассказывал тебе...

- Ерунда, нам главное с Амуром ее след взять, а там посмотрим, кто кого, - перебил его младший брат.

- Вот-вот, кто кого. С твоей-то одностволкой и с патронами, которые побывали в воде? Не спеши. Дело намного сложней, чем ты думаешь. Отец сказывал про поверье: кто пойдет по следу росомахи, с тем случится беда. Зверь этот особый, лютый. Отец однажды наблюдал, правда, издалека, как при виде росомахи медведица с медвежатами покинула задавленного лося. Так что еще не известно, кто настоящий хозяин тайги.

Долго в этот вечер не могли уснуть братья. Думали, как лучше извести незваного гостя. Ночью выпал снег. Он придал лесу праздничный вид. Но в это светлое утро Иван и Петр были угрюмо молчаливы. Первым нарушил тягостное молчание старший:

- Сегодня не пойдем в лес. Пора ставить морду в ручей.

- Ну и хорошо. Действительно, рыбки хочется, - поддержал его младший.

На следующий день братья в лес пошли вместе. Росомаха, а по следам было видно, что это она, опять разбойничала. При виде сдернутой с капкана и разорванной на части куницы Иван не выдержал:

- Вот ведь!.. Не съела, а просто разорвала.

Неделю братья изучали пути разбойницы. Амур несколько раз пытался идти по следу зверя, но его отзывали назад. Сейчас в самый раз бы поставить капканы с зубьями, но они покоились на дне Лекизъеля. Братья предлагали друг другу чуть ли не фантастические способы поимки росомахи. В конце концов Петр предложил подкараулить разбойницу у привады. После долгих споров Иван уступил.

Ночь ожидалась по заказу: луна светила, хоть читай. Петр ушел. Иван с каждой минутой все больше волновался. Он клял себя всеми словами, хотя знал, что сытый зверь вряд ли бросится на человека. И все же...

За полночь Амур подал голос. Иван выскочил из избушки:

-Петр?!

- Я это, я...

- Наконец-то! Заходи давай, раздевайся, рассказывай, тут тебе горячий морс приготовил, - суетился вокруг брата Иван.

Отпив добрую половину кружки морса, Петр начал рассказывать:

- Значит, так. Подошел я к приваде с подветренной стороны.

Залез, как договорились, на кедр, устроился. Жду, как в дозоре. Час,

второй... Тихо. Потом показалось, что между деревьями мелькнули

два огонька. Появилась голубая тень. Гляжу, наша привада, ее хорошо видно, шевельнулась, и опять два красных огонька сверкнули. У меня мурашки по спине побежали. Жарко стало. Затем сук, на котором был подвешен глухарь, с треском обломился. Я стреляю в эту тень. Осечка! Тень мелькнула и пропала. Полчаса просидел еще. Честно говоря, страшно было. Оборотень какой-то приходил.

Иван, жадно ловивший каждое слово рассказчика, медленно произнес:

- Росомаха-альбинос. Вот так штука!

Не ошибся молодой охотник. Соорудив самолов с тяжелым бревном, братья изловили-таки незваного «гостя». Это была крупная росомаха нежно-серебристого цвета.

III. Подарки

В маленькое окошко избушки просачивается голубой свет. От большой печи, искусно сложенной из речных камней, еще отдает теплом. Братья в это утро не собирались в лес. Много дел накопилось «по дому». Они лежали на нарах и разговаривали о том, что рябчики отлетели кудато, белки поубавилось...

- Слушай, Петро, давно хотел спросить, слишком уж у тебя

получается стрельба из лука. Помню, в детстве ты всегда от меня

отставал.

Петро довольно хмыкнул:

- Тренировка, Ваня, тренировка. У нас на заставе служил один

спортсмен-лучник. Он, чтобы не терять форму, все свободное время только и делал, что пускал стрелы в мишень. Малость и меня

приобщил. Наши луки, конечно, уступают спортивным, но, оказывается, ими тоже при желании можно промышлять.

В разговор «вмешался» Амур. Он вылез из-под нар и нетерпеливо взвизгивал у двери. Настороженные уши и особое помахивание хвостом говорили, что пес учуял что-то.

Иван спрыгнул с нар и отворил дверь. Амур выскочил и сразу же залаял. Иван выглянул и отпрянул назад.

- Глухари! Много! Сидят на верхушках елок. Видимо, перелетные. Где твой патрон с осечкой? Думаю, что тогда у ружья замок замерз.

- Он же с пулей, - ответил Петро, одеваясь.

- Давай его сюда. Не балуем мы нынче собаку по птице.

Иван положил ствол ружья на дверь и поймал на мушку ближайшего глухаря, который сидел в 80-90 метрах. Затаив дыхание, он плавно спустил курок. Прогремел выстрел.

- Ну, что? - спросил его сзади Петр.

- На этот вопрос лучше всего ответит Амур, - сказал Иван. И добавил довольно: - Мы тоже могем.

Через минуту-две к двери Амур притащил сбитую птицу. Остальные глухари продолжали сидеть на деревьях.

Братья позавтракали четырьмя рябчиками, которые оставались после ужина, пошли проверять морду. В этот день намечалось еще починить лыжи, убраться в избушке и истопить баньку.

Вечером при трех зажженных лучинах Иван и Петр, разомлевшие от жаркой бани, хлебали наваристую ароматную уху из налимов и хариусов.

- Эх, соли бы да перца еще, тогда за уши не оттянешь, - отдуваясь, промолвил младший брат.

- Тебя и так трактором не оттащишь от котла. Здоров порубать, - задумчиво заметил старший. - Вот я давно вынашиваю мысль: не сходить ли на старую буровую? В прошлом году к нам забрел по осени буровик. Он говорил, что в марте они сворачивают работы. Действительно, в апреле уже вертолеты не летали. До буровой порядка шестидесяти километров.

- А зачем нам туда?

- Проволока нужна. А там кусок троса, наверняка, найдем. Правда, снегу уже многовато, но ничего. Может, еще и выпадет удача.

Часа в четыре утра братья были на ногах. Решили идти без лыж. Рассвет застал их далеко в пути. Впереди шел Иван. Чтобы не отвлекаться, Петр вел Амура на поводке. А тот, словно понимая, что сегодня ему не дадут погонять белок, обиженно тащился по следу старшего хозяина.

-В позапрошлом сезоне с отцом в этом месте добыли медведя

из берлоги. Лицензия была, - на ходу рассказывал брату Иван.

Вдруг он взволнованно произнес:

-Ваня, посмотри вправо. Только не останавливайся.

Петр повернул голову и чуть не вскрикнул: на расстоянии ружейного выстрела прямо в снежном бугре отчетливо вырисовывалась широкая медвежья морда. Маленькие звериные глаза обеспокоенно следили за людьми и собакой.

Братья, не останавливаясь, прошли мимо берлоги. Пес ничего не почуял: боковой ветер дул на медведя. Когда они отошли с добрый километр, Петр спросил:

- А почему же косолапый не спит?

- Сам удивляюсь. Скорее всего, это медведица. Они более чуткие. Интересно для меня то, что берлога нынче опять не пустая. Понимаешь, там старый большой нежилой муравейник. Удобная квартира, и не зря она полюбилась косолапым.

Остаток пути братья проделали без каких-либо приключений. Вышли на буровую к ночи. Союзница-луна высветила три вагончика и еще какие-то полуразрушенные постройки. На ночлег выбрали самый меньший вагон. Он оказался вполне пригодным для жилья. Печка-буржуйка. Небольшой запас дров. Найденная свеча на полке привела их в восторг. Экономя спички, Иван зажег ее от огня в печи. Осмотрелись. Две железные кровати, большой кусок брезента, у самого потолка висел увесистый мешок. Петр осторожно, словно еще не веря своим глазам, обрезал ножом веревочку.

-Ух, ты, сухари, чай! Сахар! - совсем по-детски выкрикивал

Петр, доставая припасы из мешка.

Иван тоже завороженно смотрел на это богатство.

-Вот сигарет нету, - уже немного остыв, отозвался Петр.

Утром Иван и Петр занялись более детальным изучением заброшенного хозяйства. Они были поражены тем, сколько было оставлено железа: трубы, два дизеля и еще какие-то механизмы.

- Богато живем! За эти трубы немалые деньги плачены, теперь

лежат и ржавеют! - возмущался Иван.

Нашли то, что искали, - старую автопокрышку, подожгли ее, чтобы извлечь из резины проволоку.

На другой день ранним утром братья, нагруженные разными полезными вещами, с хорошим настроением отправились в обратный путь.

Выйдя на большое болото, Иван поднял руку, давая знак остановиться. Впереди, над болотом, висело снежное облако. Через минуту стало ясно, что прямо на них несется стадо оленей. Оно быстро приближалось. С правой стороны стада темными молниями мелькнули волки.

- Крепче держи собаку и дай мне патрон с картечью, - тихо

обратился Иван к брату.

Живая лавина с каждой секундой неумолимо приближалась. Иван опустился на колено и изготовился стрелять. 100 метров, 70, 30... Олени, разделившись на два рукава, отвернули от людей. Как только стадо пронеслось, перед ними показался волк. Хлестко ударил выстрел, и серый хищник, как будто натолкнувшись на невидимую преграду, споткнулся и, медленно сделав еще несколько скачков, тихо уткнулся носом в снег почти у ног Ивана. Амур захрипел, натягивая поводок.

Там, где пробежало стадо, на ослепительном снегу темнели два пятна. Первым пришел в себя Иван:

- Ну вот, еще подарки...

Зацепив проволокой неожиданную добычу, они заторопились к оленям, зарезанным волками. Надо было снять с них шкуры. Хотя братья работали не покладая рук, но темнота застала их на болоте.

- Будем ночевать здесь, - решил старший.

- А волки - вдруг нагрянут? - попытался воспротивиться Петр.

- Не думаю, что они осмелятся подойти к нам. Да и выхода у нас нет другого. Видишь, метель начинается.

Расчистив снег от мха, они положили одну шкуру оленя вниз, а сверху натянули брезент. Амура им пришлось забрать к себе, предварительно привязав. Через час над местом ночевки охотников свирепствовала настоящая буря.

IV. Схватка

Иван хорошо знал и любил читать «белую азбуку». От его быстрых глаз ничто не ускользало. Следы на снегу рассказывали немало различных историй из, жизни лесных обитателей, и нередко печальных. Вместе с тем, он не переставал удивляться какой-то новой, еще неизвестной странице.

Вот и сейчас Иван недоуменно посмотрел на сосновые шишки на лыжне. Рядом стояли только сухие деревья. Так откуда же шишки? И кто это пошутил?

Разгадка оказалась очень простой: на одной из сушин дятел устроил себе столовую. И, конечно же, шишки летели в разные стороны, тех, которые падали в пушистый снег, не было видно, а вот эти лежали... Иван улыбнулся и, поправив на спине двух зайцев, прибавил шаг.

Переходя небольшой ручей, Иван скорее почувствовал, чем увидел, какое-то нарушение в природе. Усталость все же притупила остроту мышления. И он не стал выискивать причину. Да и до избушки оставалось около километра. Но когда охотник уже поднялся на бровку, в воздухе засвистело, и он ощутил сильный удар в спину. В это же мгновение Иван понял, почему на самой раскидистой сосне местами с веток сброшен снег...

Рысь сбила Ивана с ног. Мелькнула страшная мысль - сожрет... А правая рука машинально потянулась под теплую одежду к поясу, где у него в ножнах был самодельный узкий нож. Зверь сопел под самым ухом. От когтей и зубов пока спасали замерзшие зайцы и подкладка из оленьей шкуры. Иван почти дотянулся до рукоятки ножа, когда три когтя впились в спину.

Нет, он не вскрикнул, а весь сжался в комок и тут же выпрямился. Лыжи вместе с обувкой отлетели в сторону. Он быстро перевернулся. Руки вцепились в теплое горло зверя. Иван сжимал его железной хваткой и чувствовал, что тело рыси слабеет. Однако хищник, видимо, в агонии, будто ножом, полоснул задней лапой по животу. В глазах потемнело. Когда опять стали реальными предметы вокруг него, он увидел: рысь приготовилась для нового броска. И тут, как видение, рядом промелькнул Амур. Все закружилось в снежно-рыжем вихре. Рычание, визг, шипение слились в общий рев. В какие-то секунды на снегу словно зацвели алые розы. Рысь побеждала. Иван, изловчившись, со всей силы ударил узким клинком. Удар был точен...

Он бережно поднял собаку на руки и медленно, шатаясь, по¬шел по лыжне в сторону избушки.

V. Тревожные дни

После сильных морозов третий день бушует вьюга. Даже в избушке слышно, как свистит ветер и стонут косматые ели.

Иван сидит на чурбаке у печи и задумчиво глядит на огонь. Правой рукой он легонько поглаживает за ухом Амура, устроившегося рядом.

- Ну, что, одноглазый спаситель, выберемся ли мы на этот раз?

Пес поднимает голову и преданно смотрит на хозяина единственным глазом.

- Правильно говорят: беда не приходит одна, - продолжает Иван.

- Мы с тобой вроде бы выкарабкались. А теперь братишка свалился. Спички кончились. Огонь нам надо держать, без него никак нельзя.

Вот уже третий день мечется в жару после купания в ледяной воде Петр. В последнее время он раздражался по каждому пустяку. В тот злополучный день даже отказался от завтрака.

- Надоела эта преснятина и твой кислый морс, - бросил Петр брату, уходя в лес.

После обхода петель и капканов он решил спрямить путь и пошел по ручью. У горячего ключа провалился. Не без труда выбрался Петр на берег, хотя воды было чуть выше пояса.

... Иван поднялся и подошел к нарам. Приложил ладонь к горячему лбу брата. Его успокоило ровное дыхание, и он решил тоже немного прикорнуть. Проснулся Иван от какого-то неясного страшного сна. Проснулся, и сразу же его передернуло от предчувствия беды. В избушке гулял ветер. Рядом никого.

Иван выскочил, в чем был, из избы. Кромешная тьма. Пронизывающий ветер мел колкий снег.

- Петр, Петр! - закричал он во весь голос. Где-то снизу послышался лай Амура. Иван бросился туда. На спуске к речке Лекизъ-ель он обнаружил брата и собаку. Петр лежал, раскинув руки. Иван легко, словно пушинку, поднял его и понес в избушку.

В печи нашелся уголек. Через две минуты полыхал огонь. Иван зажег огрызок свечи, оставленный для Нового года. Скинув с брата все, он начал растирать его стынувшее тело. Пот стекал градом. А он, как заводной, мял и мял. Наконец-то, Петр застонал. Иван укрыл его одеждой и шкурами и стал готовить напиток. В кипящий котелок бросил весь остаток чая и сахара, найденных на буровой, и добавил туда сухой травки из отцовского припаса. Остудив напиток, он почти насильно по глотку влил в рот брату. Иван не сомкнул глаз до утра. Из оцепенения его вывел слабый голос:

- А где она?

-Кто?

- Та, которая заходила к нам в белом, красивая. Лицо очень знакомое, а вспомнить не могу. Она меня называла по имени...

Иван понял все. И, как мог, успокоил брата. Было ясно, что все ему привиделось. После этой ночи Петр быстро восстанавливал силы. Помогла ли ему лечебная травка или просто молодость взяла свое - но через неделю он был на ногах.

Как-то вечером Иван подсчитал зарубки на палке-календаре и радостно воскликнул:

- Петр, сегодня же новогодняя ночь наступает!

Они вышли из избушки. Светила неполная луна. В воздухе медленно кружились редкие снежинки. Братья молча обнялись. Им верилось, что теперь все будет хорошо...

VI. Домой!

Март принес звонкую песню синицы. Поток света и синие вечера. В один из таких вечеров братья решили: надо выходить на лесовозную трассу. По предположению Ивана, она должна была находиться от избушки примерно в 250 километрах.

Готовились в приподнятом настроении. Петр все чаще насвистывал полонез Огинского. Он с удовольствием ходил на охоту и почти всегда приносил глухарей, сбитых самодельным копьем при вылете из-под снега.

Иван тайно от брата не раз доставал шкуру красной лисицы и мысленно представлял, как вручит ее своей невесте Наташе. Были и другие меха: песцы, куницы и даже одна шкура кидуса, но для Ивана этот огненный трофей был всех дороже. А шкурка, при малейшем движении полыхавшая пламенем, и впрямь была хороша.

Наступил долгожданный день: рассторожены капканы, самоловы, сняты петли, в избушке прибрано, у потолка подвешен мешочек с сухим мясом, у печи оставлен запас дров и бересты. Братья на какую-то минуту, не сговариваясь, замерли в молчании. Больше пяти месяцев маленькая избушка была им домом. А теперь в печи погашен огонь...

- Ну, что же, трогаем, - скомандовал Иван и натянул веревку

нагруженных нарт.

Над горизонтом показался яркий край солнца. На этот свет и направились братья.

Лыжи легко скользили по крепкому насту. Амур радостно скакал возле них. Он тоже чувствовал, что выбранная сегодня дорога ведет к дому.

В полдень сделали небольшой привал. Они не заметили, как съели целого отварного глухаря. От яркого сверкающего снега слепило глаза. С небольшой сопки, где они остановились, открывался прекрасный вид на таежные бескрайние дали. По темному хвойному лесу угадывалось, где петляют ручьи и речки. Белыми пятнами высвечивали болота.

- Петр, а все же красиво, - вздохнул Иван. - Чем больше бываю на природе, тем больше тянусь к ней.

Немного помолчал и уже в деловом тоне продолжил:

- Ну, а как насчет будущего сезона?

- Нет, Ваня, я решил - пойду учиться. Ты ведь знаешь мою давнюю мечту - стать археологом. Это решено окончательно, - с твердостью ответил Петр.

Иван посмотрел на брата и словно увидел его совершенно другим. Зимовка не прошла для него бесследно. Петр еще больше возмужал и окреп. В глазах появился особенный блеск. Красила его курчавая борода.

- Жаль, у тебя ловкие руки. Ну, да ладно - вперед! - Иван поднялся с нарт.

Всю ночь братья шли, не останавливаясь, подкрепляясь на ходу кусочками сухой зайчатины.

Мороз жал где-то под тридцать. Усталость, возникшая к вечеру, отступила. Однако к утру ноги налились свинцовой тяжестью. Хотелось лечь и не двигаться, но они знали, что надо идти, иначе замерзнешь. Только днем, когда солнце уже поднялось, братья позволили себе отдых. Иван не успевал строгать закостеневшее от мороза отварное мясо.

- Как ты думаешь, половину пути отшагали? - перестав жевать, спросил Петр.

- Да где-то на середине отметки. Ничего, Петр, дойдем. А сейчас не мешает нам соснуть пару часов.

Разбудил их лай Амура. Пора было идти дальше.

И вторая часть пути прошла без особых происшествий, если не считать того, что они наткнулись на будущий богатый тетеревиный ток. Большой участок болота был вытоптан птичьими лапками. И косачей обнаружили недалеко от этого же места. На березах кормились не менее четырех сотен птиц.

Только на следующий день к вечеру зимовщики вышли на дорогу. Накатанная трасса порадовала их, и оба облегченно вздохнули. Петр снял свою одностволку и отсалютовал в небо последним 21 -м патроном. Еще эхо не успело успокоиться, как справа показался груженый лесовоз.

[Гость Панкор]

Переплывал медведь реку

Произошел этот случай на Печоре. Переплывал медведь реку... В это же время спускался на большой грузовой лодке под мотором местный житель. Из бывалых. Была белая ночь, и он заметил серебристые «усы» на воде от плывущего зверя. Ружья не было, и рука машинально схватилась за топор. Первая мысль была: «Лось». Подъехав ближе, понял, что ошибся. Однако рискнул. Время-то голодное. Оно лучше, когда в картошечку кинешь кусочек медвежатины, хотя и постной. И всадил топор в лобешник между маленьких и злых глаз...

Медведь был точно не из простых, а из матерых. Выдержав смертельный удар, схватился за борт лапой. Быстрый и точный удар топора. Хозяин тайги, дико взревев, другой лапой буквально бросил тело в лодку. «Добытчик» успел лишь ударить вскользь по зверю и попятился назад перед громадой туши медведя, вставшего на задние лапы. Махая топором, бывалый охотник отступал, все больше падая духом, так как уяснил для себя, что, по счету добытых им медведей, этот седьмой - роковой...

А зверь был действительно ушлый. И, только выбив топор, он навалился на человека и стал снимать здоровой лапой с него кожу... Пересиливая боль, человек нырнул под зверя. Тот, не рассчитав такой прыти, вывалился за борт. Вооружившись шестом, «добытчик» стал орудовать им, тыча в пасть косолапому. От шеста только летели щепки. Как говорится, бывает на старуху проруха. Увлекся так бывалый охотник, что его рука оказалась в пасти у зверя. Вот теперь совсем конец. «Седьмой он есть седьмой», - подумал человек и все же со всей силы рванул руку. И мотор завелся с первого раза. Истекая кровью и теряя сознание, приехал в деревню, где ему оказали первую помощь. А утром доставили незадачливого добытчика в райцентр. А что с медведем? Ему повезло меньше. Он все-таки переплыл реку и вылез на берег, где упал замертво.

Мишка вышел к людям

Сегодня он пришел чуть раньше, без двадцати девять вечера.

Не спеша, принюхиваясь, он подошел к большому ящику. Рядом стоял еще один, чуть поменьше. Изящно поддел когтистой лапой несколько кусков сахара и сунул их в пасть, показав на мгновенье белоснежный ряд крупных клыков. При этом его круглые уши чутко ловили малейший шум. Шерсть на загривке стояла дыбом. Это был прекрасно сложенный, как и подобает хозяину тайги, медведь. Хотя на вид ему можно было дать не более двух лет, но в холке от земли он превышал более метра. Да, вот уже около месяца почти каждый вечер в определенное время жители лесного поселка бросают дела, телевизоры и спешат на удивительное зрелище.

Как же получилось, что дикий зверь стал выходить к людям? Заметили на окраине поселка следы медведя. Стали в ящик складывать сладости, рыбу, сметану. Миша осмелел. Теперь находятся смельчаки и среди жителей, которые подают печенье прямо с рук.

Вот так по-доброму могут ужиться животные рядом с людьми, если им не чинить зла.

Все-таки возникают вопросы: ведь это не лось, не белочка, а хищник. Что будет дальше, когда медведь повзрослеет? Как поведет себя зверь, когда он не найдет ящик с угощениями? На эти и другие вопросы трудно пока ответить, и, пожалуй, предосторожность все-таки не помешает людям.

Потом узнал, что медведь, повзрослев, начал «баловаться». То напугает рыком из-за куста, то сделает обманный прыжок в сторону людей. Дальше больше... Пришлось застрелить Мишу.

Нос к носу

- Ну, раз речь зашла о медведях, то расскажу вам один случай, который произошел лет десять назад.

Как и сейчас, был конец ноября. В тот год припоздал я с установкой капканов. Шел по путику и поправлял навесы. В одном месте обнаружил хороший переход куниц и решил добавить капкан.

Привлек мое внимание бугор, образовавшийся над корнями поваленного дерева, старого кедра. Снега выпало еще немного. Подошел к бугру, и черт дернул меня взобраться на него. Сделал пару шагов, проваливаюсь по колено... на что-то живое. Какая-то сила тут же подбрасывает меня вверх, и в этот же миг бугор вздрагивает. И буквально в полутора метрах от моего лица появляется огромная медвежья морда. Маленькие горящие злые глаза, глубинный рык и запах слежавшейся шерсти... Не помню, как ружье оказалось под мышкой со взведенными курками. В стволах дробовые заряды. Голова работала четко. Стрелять не имеет смысла. Вспомнился дедовский наказ: столкнешься нос к носу с медведем, смотри зверю в глаза без страха и тихонько отступай назад. Ни в коем случае не показывай спину. Что ж, следую наказу, а медведь уже показал полтуловища и, похоже, готов к прыжку. Шаг за шагом отступаю назад. Десять, пятнадцать, двадцать метров... Здесь быстро меняю правый патрон на пулевой. Медведь вылезает и уходит в другую сторону. И только тут меня начинает трясти...

«Царский» выстрел

- Что ж, хороший выстрел запоминается надолго. Вот и у меня был как-то один выстрел: пришлось стрелять в темноте, а поразил в самое сердце. Но все по порядку.

Приобрел лицензию на лося. Не одному же идти, и позвал двух товарищей. У одного из них хорошая зверовая лайка. Утром Амур, так звали кобелька, поднял лося. И начали мы кружить по лесу. Смотрю, мои товарищи стали сдавать, да и сам я «в мыле». Вывел их на просеку и отправил в избушку. А сам - снова в погоню. Собака несколько раз останавливала, а подхожу - зверь уходит. Стало смеркаться. Хотел уже тоже повернуть, но вроде лай собаки недалеко слышен и, похоже, снова держит лося. Подошел на метров двадцать пять к месту, где происходит возня, но ничего не вижу. Остановился. Впереди небольшая прогалина. Подойти ближе - лось снова уйдет. Остановить охоту до завтра? И опять дикая погоня. Амур же продолжал лаять то с одной стороны, то с другой.

Совсем стемнело. Замечаю, что с правой стороны собака лает чаще. Решаю, что тут голова лося. Поднимаю карабин на уровень предполагаемого тела и стреляю. Когда эхо от выстрела затихло, слышу хрип. Подождав минут пять, подхожу. Лось лежит, а в его загривок мертвой хваткой вцепился Амур. Еле увел его. При разделке узнали, что попал в самое сердце.

Росомаха

Много различных историй рассказывают об этом интересном, типичном представителе таежной зоны из семейства куньих. Нередко росомаху видят и в тундре. Внешностью она напоминает медведя. В легендах некоторых северных народов повествуется, что росомаха является последним детенышем медведицы. Мех жесткий, цвет от бурого до черного, хвост пушистый, но короткий. Размер со среднюю собаку. Вес 15-20 килограммов, хотя бывают исключения.

Зверь хорошо приспособлен к жизни в дикой природе. Благодаря широким лапам, он легко передвигается по любому снегу. Хорошо лазит по деревьям, отличный пловец, вынослив. Как правило, охотится в угон. Встретив стадо оленей на пути, не скрываясь, бросается в погоню. Гонит до тех пор, пока не отделится какой-нибудь олешек. Основная же пища - падаль, остатки от других хищников. В тайге нет зверя с более мощными челюстями и зубами. Росомаха разгрызает кости, оставленные даже волками и медведями. Охотники отмечают бесстрашие росомахи и в то же время называют ее «грабительницей». Действительно, выйдя на охотничий путик, росомаха обследует ловушки и капканы. Смело заглядывает в избушки. Вообще у человека она заслужила недобрую славу.

Характерная черта этого зверя - ходить по следам других животных, особенно хищников. Да это и закономерно. Ведь тут иногда можно поживиться за чужой счет. Наблюдали, что при виде ее ретируются даже медведи и волки. Еще одна особенность - прятать остатки пищи на деревьях.

[Гость Панкор]

Темные ночи на Печоре

Среди отчаянной браконьерской братии прокатился слух: Ванька Бошко по кличке Налим забросил плавун на плетень и день-деньской просиживает на завалинке. И это когда только началась настоящая путина. Одни говорили, что хворь на мужика навалилась нехорошая, а другие утверждали, что жена Нюрка глаз положила на нового совхозного агронома.

Ванька сидел на завалинке и сумрачно думал о своем...

...Та ночь выдалась темной и сырой. Бошко выбрался из стога сена, куда еще с вечера схоронился, сделал несколько приседаний, разминая затекшие ноги, и направился к берегу. Пора было выезжать. «Вихрь» завелся с пол-оборота, и тридцать «лошадок», придерживаемых крепкой рукой, мягко подали «Казанку» вперед. Бошко промышлял всегда один. Фортуна пока не отворачивалась от него, да и рыбинспекция удачливого браконьера не трогала. Может, потому, что Налим знал все начальство в лицо, и его знали не по шапочному знакомству. Ведь при необходимости у Ваньки можно было раздобыть пару кусков красненькой к праздничному столу.

Хорошо отлаженная снасть быстро исчезла за бортом лодки. Об этой тоне никто, кроме самого браконьера, не знал. Немало он потрудился здесь летом, чтобы можно было смело бросать капро¬новую сеть. Вот и последние метры в воде. Выключен мотор, вроде тихо.

Через некоторое время снасть слабо дернулась. Есть! Радостно екнуло сердце. Однако почти сразу последовал сильный рывок, как будто на полном ходу в сеть залетела моторка. Послышались силь¬ные всплески. Внутри у Бошко противно похолодело, хотя и был он не из робких. Опыт подсказывал, что в плавун попала не рыба. Но что?!

В голову поползла всякая чепуха про водяных, но руки проворно, по привычке, выбирали снасть. Нечто большое, сильное и неизвестное приближалось к лодке. С каждой секундой сопротивление снасти возрастало. С такой же силой начал давить страх. И... молнией возникла мысль: медведь! За сеть случайно зацепился переплывающий реку зверь. В подтверждение этой догадки послышался злой и могучий рев. Бошко тотчас стал выкидывать снасть обратно.

Одна случайность повлекла за собой другую. Медведь, почувствовав под собой твердь дна, рванулся к спасительному берегу с невероятной быстротой. При этом образовавшаяся петля из тети¬вы снасти туже стянулась на задней лапе зверя. Рыбак, как ни старался, но замешкался, отвязывая концевую бечеву от сиденья, а буксируемая медведем лодка уже задевала мотором дно. Наконец, человеку удалось развязать нехитрый узел, и он отпустил веревку. Однако тут же почувствовал сильный рывок за ногу и вылетел за борт.

В сознание пришел на рассвете. От неминуемой смерти его спасла тоже случайность. Когда медведь летел на крутую бровку, то сорвался с нее и перевернулся. Каким-то чудом петля слетела с медвежьей лапы.

Рябок и старик

Сентябрь. Убаюканный журчанием ручья, солнцем, усталостью, годами, сидит на замшелом пне старик. Он дремлет, а может, просто задумался о чем-то. Рядом лежит старое, как его хозяин, ружье, тут же берестяной короб, полный темно-красной брусники. Издалека все отчетливее доносится шум работающих дизелей. Старик вздохнул. Не нравится ему, что шумно стало на Печоре. Жалко, что вместо соснового бора теперь здесь торчат одни пни и груды сучьев.

Лишь ельник островками остался по ручью. Дичь переместилась в глубь тайги.

Тут он вспомнил, что возле ручья живет рябчик. Старый рябок. Сначала их было тринадцать - выводок. Два попались на завтрак кунице, одного ястреб закогтил, часть лесоруб пострелял, дру¬гие подальше подались.

И вот он остался один. Пищи хватало. Рябина, брусника, черника, а весной прошлогодняя клюква на болотце. Имелось и любимое дерево - густая елка. Чуть какая опасность - ширк - и нет его. Есть и купальня - гнилая коряга с песком, где можно понежиться. Он научился бесшумно летать, планируя в густом ельнике. Раньше посвистывал, но, не получая ответа, уже давно молчит.

В это утро рябчик услышал свист-призыв. Он перестал клевать рябину, прислушался. Свист повторился снова. Зачастило птичье сердце. Кинулся навстречу.

- Тю-тю-руррют! - присев на сухую ветку, ответил он, давая понять: мол, я тут.

Раскатисто грохнуло ружье. Рябчик, планируя, исчез.

Старик промахнулся. Это случалось не так уж часто. Он еще раз прикинул расстояние от пня до сухого сучка. Метров тридцать, не больше. Может, не ожидал, что так быстро прилетит. Теперь уже не жди.

Не хотелось вставать, земля тянула к себе. Старик взял в руки костяной манок, и полились звуки призывные, плачущие. В этой песне и тоска старика, и грусть его одиночества. Он даже не заметил, как птица снова оказалась на той же ветке. Наконец, кряхтя, старик поднялся и тут увидел рябка. Приклад коснулся плеча и тут же опустился к ноге. Старика поразила спокойная посадка головы рябчика, кротость его: мол, стреляй, охотник, чего ждать, рано или поздно - все одно.

А охотник медлил. В какой-то миг до него дошло, что рябчик этот так же одинок, как и он, так же не покинул места, где родился, как и он. Раньше в этом бору горели по вечерам огни пяти дворов, а теперь стояла тишина. Стариков не стало, те, кто помоложе, перебрались в поселки, поближе к производству, с семьями, в новые дома. Лишь он, старик, не покинул свою избу с видом на Печору, как рябчик не может покинуть свой родной ручей. Были сыновья, четверо, но все остались на той войне, что стала прошлым. Но и теперь старику кажется, что вот-вот скрипнет дверь старой избы и послышатся молодые голоса: «Отец, а отец!»

- Живи, дорогой, живи, родной.

И старик зашагал к своей избе.

Дорога в никуда

Еще в густых сумерках выкатил из гаража Романюк «Жигули». На подмерзшей за ночь дороге он не заметил ни одного следа от колес машин. Романюк радостно про себя отметил: «Первый. Вообще-то мне всегда во всем везет. Мать говорила, что родился в рубашке. Три года не прошло, как приехал сюда, на север. Люди ничего, но жить не умеют. Вот он уже купил «Жигуленка». Недавно получил новый лесовоз, а попробовали бы не дать. Романюк - передовик, по два плана дает. И с Танькой повезло. Правда, молода и многого не понимает, но ничего, он сумеет ее переделать на свой лад...»

На губах Романюка застыла довольная ухмылка. Его не мучали никакие угрызения совести. И то, что там, где-то далеко, остались жена с двумя детьми. О них он просто забыл. Не мучала совесть и за то, что Тане пришлось с ним жить после того, как он овладел ею силой. Не мучало и многое другое.

В свете фар мелькнул и остановился посреди дороги уже вылинявший беляк. Романюк тормознул и быстро открыл дверцу машины. Привычным движением слева сбоку выхватил пятизарядку. Хлестко ударил выстрел. Зайчишка дернулся раз, другой и затих.

Рассвело. Романюк повел машину медленнее, он знал, что в этом месте часто вылетают глухари. Так и есть. Впереди у поворота важно вышагивают три черные большие птицы и две серенькие, поменьше, деловито копаются в гальке.

Открыв дверцу, он одной рукой держался за руль, другой выставил из кабины ствол ружья. Пятьдесят метров, сорок, тридцать... Птицы вытянули шеи, насторожились. Один за другим прозвучали три выстрела. На дороге остались трепетать крыльями глухари, поднимая пыль и желтые листья.

Романюк небрежно бросил в багажник к беляку двух глухарей и глухарку. Охота начиналась неплохо. Везло и на этот раз. Через два часа он потерял счет набитой птице.

«Черт возьми, откуда они только берутся, ну и край. Богатый, кругом деньги. Грибы, ягоды - коси, греби, сколько хочешь. Да, дичь и клюкву надо сегодня же свезти в райцентр к бабке. Она быстро реализует», - размышляя о том, что отпуск проходит плодотворно, Романюк начал напевать модный мотивчик.

И тут в ста метрах он заметил, что из молодого березнячка выходит лось.

Нога нажимает газ до упора. Романюк, не поменяв дробовые заряды с нолевкой, почти с пятнадцати метров три раза нажимает на пусковой крючок. Лось скованно, словно неохотно, скрывается в лесу.

«Досталось», - пронеслось в мозгу у Романюка. И он выскакивает из машины с ружьем. Человек большими прыжками обгоняет животное и выходит ему навстречу. И почти в упор стреляет двумя оставшимися зарядами. Лось падает на передние ноги. Налитые кровью глаза прожигают человека. Правая рука Романюка схватилась за рукоятку ножа, как вдруг вся громада лося едва уловимо напряглась и полетела на него. Романюк отпрянул назад.

Спина уперлась в ствол дерева. С какой-то жгучей остротой он понял, что надо броситься в сторону, но почему-то ноги в первый раз ослушались его воли. Он услышал хруст в груди, и тотчас страшная боль прошила все тело. Сознание потонуло во мраке. В смертельном прыжке лесной великан все же достал рогами своего врага.

А вокруг стоял лес в осеннем золотом наряде. Он был напол¬нен звуками. Звенели свиристели, весело перекликались дрозды-рябинники, тихо о чем-то тайном шептались красногрудые снегири. С ветки на ветку и дальше помчалась шустрая белка. Жизнь в лесу продолжалась по своим законам.

Борьба

Володя бодро и ходко шел по заснеженному лесу. Сильное тело жаждало движения. На душе было радостно. И медленно падаю¬щий снег казался ему праздничным. Два года он не был в родном лесу, по которому тосковал там, в далеких бескрайних степях. И вот, побыв после увольнения в запас дома только три дня, он вырвался в лес. В голове до сих пор хмельно от бурных встреч. Тут ему вспомнилась Наташа, и он мечтательно улыбнулся: «похорошела...»

Впереди открывалось большое болото с перелесками березняка. Володя, не выходя на болото, стал изучать местность. Лоси! Сквозь пелену снегопада он заметил трех животных. В нем жарко вспыхнул древний охотничий инстинкт. И, как на учениях, у него мгновенно сложился план действий: отойти назад этим лесом к тому березняку - нужно выйти против ветра, а затем потихоньку скрадывать.

Загнаны в стволы смертельные жаканы, и Володя принялся выполнять свой замысел.

Последние метры он проделывал ползком, не замечая, что снег лезет за шиворот и тает, смешиваясь с горячим потом. До лосей 60 шагов. Сдерживая дыхание, стараясь унять дрожь рук и ног, он стал выбирать цель. Два лося лежали, а один, самый крупный, с могучей шеей, горбоносый, стоял. Высокие ноги были очень светлыми, и казалось, что тело висит в воздухе.

Володя подумал: «Выстрелю в стоящего и еще успею по одному из тех двух. После выстрела они как раз встрепенутся. Отец похвалит. Еще бы - сразу двух».

И тут тихонько подкралась мысль: «А ведь нельзя стрелять в них. Закон на это есть. Но никто и не узнает. Снег идет. Все следы заметет».

И он навел стволы в бок лося - прямо в сердце. Осталось нажать на спуск... Но Володя, тяжело дыша, опустил ружье: «А потом, как вор, буду таскать это мясо?». Ему стало не по себе.

Холод острой стрелой пронзил все тело. Дрожь ушла. Он смотрел на лосей и шептал: «Они мои. Могу взять их. Считай, что взял. Да, да, взял. Но пусть они живут. Конечно, отец бы не задумывался, стрелять или не стрелять. Может быть, и я до армии тоже не задумался бы. Но сейчас не могу Да, не могу. Человек может, если это нужно, перебороть свою охотничью страсть. Можно получить удовольствие и так».

И Володя вытащил патроны из ствола. Взвел курок и прицелился под лопатку стоящего лося. Щелчок. Лежавшие вскочили. Щелчок. Лоси побежали.

«Считай, что взял», - громко произнес и поднялся на затекшие ноги.

Погоня

Голубоватые сумерки неохотно заползали в косматые ели. Но вот горизонт зарозовел. Пискнули синицы, деловито застучал дятел. Лес просыпался.

Володя не спеша скользил по накатанной лыжне. Он поймал себя на мысли, что в голове так же свежо и чисто, как это ясное и морозное утро. Он улыбнулся и прибавил шаг.

Совсем рассвело. Володе было легко на душе, он ощущал, как играют крепкие мышцы под одеждой, а глаза цепко выхватывали все вокруг, уши чутко ловили каждый звук. Вот небольшое болотце, заросшее ивняком. Куропачьи следы! Ружье наизготовке. Володя уже видит бегущих белых птиц, но боковым зрением слева замечает какое-то движенье. Он резко поворачивается корпусом. Костер?! Такая мысль возникла на какую-то долю секунды. Этого было достаточно, чтобы дуплет оказался пустым. Лиса-огневка, сделав отчаянный прыжок, скрылась за деревьями.

Еще надеясь на какое-то чудо, охотник, быстро перезарядив ружье, кинулся туда, где только что была лисица. Крови нет. Заряды прошли мимо.

Володя шел по следу лисы и тут только понял, что вся легкость, которая заполняла его в это утро, связана с именем Наташи. Кареглазая, быстрая, как белка, соседская девчонка за два года, пока он служил в армии, превратилась в красавицу. Да, ему хотелось нравиться ей во всем. А как бы было чудесно пройти перед ее взором, небрежно закинув за плечи богатый трофей.

Бывший десантник не заметил, что он уже бежал по следу, который потянул на большое болото. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, снег попадал за шиворот, ноздри хищно раздувались, мышцы напряглись, как струны. Он бежал, а в голове теснились рассказы деда о том, как в молодые годы он со своим отцом преследовал волков и лосей. Эти рассказы неизменно заканчивались словами: «Теперь таких охотников нет, молодежь пошла уж больно хлипкая». Последнее всегда задевало самолюбие Володи.

Спина взмокла. Он скинул рюкзак и рукавицы. Выстрелил в воздух, подавая рыжей плутовке сигнал, что на ее дорогом пушистом хвосте «повисли». Жадно хватанув с ладони снег горячим ртом, он снова пустился в погоню.

Давно позади остались болото, сосновый бор, ельня. Ноги стали ватными, в горле стоял ком, который затруднял дыхание. Закололо в груди. Теперь ход мыслей был несколько иной: «Зачем бегу, кому это нужно? Может, и впрямь мы теперь хлипкими стали, пора заканчивать эту дурную гонку. Пошутили и хватит». Однако тут он явственно услышал насмешливый звонкий голос Наташи: «Ну что, охотничек, опять убил ноги да время?»

Володя по следам определил, что зверь стал сдавать. Опять прозвучали выстрелы, и опять с новыми силами охотник шел по следу. Нет, он должен сдать этот экзамен, он достоин своих далеких предков. К тому же какой он десантник, если не может догнать какую-то лисицу. А лиса пошла по второму кругу. Молодой охотник несколько раз видел ее. Зверь тяжело прыгал и ежеминутно оглядывался назад. Володя уже даже мог выстрелить в лису, но ждал, чтобы можно было бить наверняка. Вот прибрежный луг. Ложбинка, а в ней лиса. До нее десять метров. Приклад быстро прижимается к щеке... И опускается. Красный язык у лисы вывалился из пасти, бока раздувались, как кузнечные меха. И этот взгляд карих с огоньком глаз, в которых столько тоски, и почему-то эти глаза кажутся такими похожими на глаза соседской девчонки...

Пройдет десять лет. В первый день совместной охоты Володя расскажет своему кареглазому девятилетнему сыну эту маленькую историю. Тот спросит: «Папа, а правда, лиса была красивой?»

- Да, сынок, такого огненного цвета я никогда больше не видел. И запомни, охота должна быть красивой, цена выстрела бывает разной.

Возмездие

Душно. Солнце прямыми лучами безжалостно жарит все вокруг. Липкий, насыщенный гнилью и травами воздух колышется над болотом.

По болоту, тыча шестом перед собой, осторожно шагает человек. За спиной у него горбится большой тяжелый рюкзак, ремни врезались в покатые плечи. На шее идущего болтается одноствольный обрез с обмотанной синей изолентой рукояткой.

Еще в первый приезд на Печору он выведал у одного старика эту звериную тропу к озеру, где гусей гнездилось - не счесть. И не раз уже пробирался сюда в период линьки гусей и забивал нелетающих птиц столько, сколько мог унести. И сегодня охота удалась: ноша дает о себе знать.

«Часть мяса можно завялить, а остальное затушить и закатать в банки. Зимой дома «кусок» положу в карман. Ходка - «кусок». Не мешает еще раз сходить сюда, - думал охотник. - Удивительные эти люди - северяне. Деньги вокруг, а они их не поднимают. Вот мы со старухой десятую навигацию работаем на нефтянке - не пыльно.

И вообще на Печоре жить можно... Рыбка-то сушеная в ходу Штучка - рубль. Арифметика нехитрая. А осенью красную отхватим... Скоро грибки пойдут. А на юге они в цене, любой ресторан оптом возьмет».

Слышится слабый раскат грома. Человек, смахивая рукой пот и злых серых комаров с лица, оглядывается на юго-запад, где тем¬неет с каждой минутой. Надвигается гроза. Надо спешить к лесу.

Вот и спасительный лес. Но вдруг его шест, не найдя опоры, уходит вниз, и он, неловко взмахнув руками, падает в рыжую воду. Звучит смачное ругательство. Упавший барахтается, стараясь повернуться лицом к тропе. Наконец, ему это удается, но он уже по пояс в болоте.

Мелькает мысль: «Нужно скинуть рюкзак», но тут же: «Нет, жалко. Сейчас вылезу». И мощными движениями человек пытается освободиться из плена. Но трясина не думает отпускать его. К своему ужасу, он замечает, что его затягивает больше и больше.

«А-а-а!»- душераздирающий крик прорезает предгрозовую ти¬шину. В ответ с ближней кочки с криком срывается куропатка. Трясущимися руками он срывает ремни рюкзака с плеч. Поздно. С каждым движением тело неумолимо уходит вниз.

Тут к нему приходит какое-то безразличие и даже ирония: «Не дождется меня сегодня старуха. Через дня три будут искать. Не найдут. Ха-ха-ха! Здорово спрятался. Поплачет старая карга с недельку, а там... у нас ведь, теперь уже у нее есть все: каменный дом, машина, на книжке - 200 кусков, а сколько другого добра...»

И он стал ругаться. Между тем, его изворотливый ум искал выхода - выбраться отсюда. Совсем потемнело. Оглушительно гремит, и сверкает ветвистая молния. Пошел дождь.

«Если бы по тропе пошел лось, я мог бы еще дотянуться до ног. И он бы вытащил меня. Нет, он сейчас не пойдет по человеческим следам». Не ожидая чуда, стал бросать взгляды на обе стороны тропы. «Идет», - понял не сразу. И если бы стоял на земле, то, наверное, у него подогнулись бы ноги.

Но только дробью застучали зубы. Это был не лось. «Мед¬ведь?!» - тут же выдохнул он. Зверь в десяти метрах от него. Он странно тащит свою заднюю лапу. Человек замечает даже, что у медведя нет одного уха. И он вспоминает, что это тот медведь, которого он стрелял прошлой осенью. И, видимо, попал в лапу. И человек догадывается, что хищник пришел по его следам, чтобы рассчитаться с ним.

Медведь садится на тропу против своего обидчика. Зло смотрят его маленькие колкие глаза на тонущего. А тот уже по плечи в трясине и перестает чувствовать от холода ноги...

Вот тебе и курочки...

Недавно по делам службы был в командировке в столице. Когда была выполнена намеченная программа, отправился в магазин. А главное - надо было посетить базар. Дочь заказывала декоративных курочек. Все, что нужно, купил, а курочек - нет. Хотел было уже уйти с базара и тут замечаю мужичка с плакатом, на котором броско начертано: «Продаю уникальные яйца». Заинтересовавшись, подхожу к нему и спрашиваю:

- А яички чьи?

- Как чьи? Мои.

- Я спрашиваю о том, кто из них... вылупляется. Мужик, как-то хитро ухмыльнувшись, спросил:

- А тебе кто нужен?

- Мне... Да хотел бы получить курочек-мандаринок.

- О, они самые. Импорт. Очень редкая порода. Бери все пять десятков. Четвертак - и по рукам.

- Но мне не надо столько. Хватит и десятка, - стал я отнекиваться. Но торговец был настойчив. И все-таки уговорил. Да и сама упаковка выглядела яркой и компактной. По всему было видно, что товар, действительно, не наш. А еще возникла мысль: раздарить яйца друзьям. Благо, у соседа имелся самодельный инкубатор. Отдал мужичку 25 тысяч рублей и поехал на вокзал.

Дома дочка с порога встретила вопросом:

- Папа, курочек привез?

- Дай раздеться. Будут тебе курочки. Вот только сначала надо их высидеть, - и передаю ей упаковку.

В суматохе встречи и разговорах о яйцах все забыли. Ночью жена толкает в бок и шепчет в ухо:

- Коля, проснись... На кухне кто-то есть. Может, вор залез...

Меня долго будить не надо. Открываю глаза. Прислушиваюсь.

С кухни раздаются странные звуки. Какие-то хлопки и шлепки. Тихонько сползаю с кровати и на цыпочках - в кухню. По пути в коридоре прихватываю резиновый бронированный кусок шланга. Вхожу в кухню. В окно уже проникает голубизна рассвета. Никого не вижу. И тут в мизинец босой ноги впиваются острые иглы. Ору диким голосом. Скорее, не от боли, а от неожиданности такого нападения. Все просыпаются. Похоже, и соседи. Зажжен свет. На пальце висит что-то зубастое и зеленое. Отрываю с мясом нечто и вижу, что в руках самый настоящий крокодильчик. По полу ползет еще несколько подобных существ, а у батареи валяется скорлупа и разрушенная упаковка. Дочь восторженно ахает:

- Какие хорошенькие! Чур, парочку я беру себе.

- Вот тебе и курочки, - растерянно произношу я.

Утром стал обзванивать знакомых и предлагать импортную живность. Надо же было возвращать деньги. Однако меня всерьез не принимал никто. Разговор в основном протекал так:

- Володя, купи по дешевке крокодильчика.

- Что-что? Ты что, не с той ноги встал...

- Володя... представляешь, в аквариуме вместо рыбок лежит крокодильчик и греется под лампочкой. Экзотика!

- Слушай, Николай. Я считал, что у тебя серого вещества поболее. А если шутишь, то придумал бы что-то поумней...

И так далее в этом же духе. Со многими даже поссорился. Но надо было что-то делать действительно поумней. И я собрался на поселковый рынок.

Стою за прилавком. Зубастая зелень в ведре с водой. И соответствующая вывеска рядом, которая сообщает: «Детеныш крокодила, 1 шт. -1000 рублей».

Покупатели, не замечая меня, проходят мимо. Через часок одна белокурая дама все же подходит ко мне.

- А почему такие дешевые? Наверное, они у вас ненастоящие...

С моих губ чуть не сорвалось: «Пошла ты к бабушке!» Но, лишь

промычав, молча стал собираться домой. Только закинул вывеску за пристройку, как подходит пожилая пара и говорит о том, что они для внучки хотели бы приобрести парочку крокодильчиков.

- Двадцать пять тысяч - штука, - выпалил я.

Их это не удивило и не расстроило. Мужчина достает пятидесятитысячную купюру и подает мне.

- Парочку берем.

Когда они ушли подальше, я достал купюру и посмотрел на свет. Нет, не фальшивая. И, окрыленный, ноги в руки, а ведро в зубы, полетел домой. Ну, деньги возвращены с лихвой, а остальных зубастиков можно и зажарить. Говорят, закуска преотличная.

Вечером забежал сосед и предложил свозить на Расью, так как одно место в машине есть. И тут меня осенило - попробовать ловить щук на крокодильчиков. Так что ужин из деликатеса отодвинулся на неопределенный срок.

Расью. Рыбаки разбрелись по озеру. Это значит: с утра не клевало, а потом - как обрезало. У меня улов тоже не густ - два десятка окуньков. Самое время испытать на крокодильчиков. Меняю снасть. Леска потолще, груз весомей и крючок мощней. Чтобы крокодильчик оставался живым, надеваю на него резинку, а за нее поддеваю крючок. Снасть в лунке. Качаю и в то же время медленно поднимаю насадку.

Вдруг как ударит. Чуть удочку не выпускаю из рук. Не мешкая, подсекаю. Жилка пищит от напряжения. Чувствую, что подцепил приличную рыбу, но странно как-то идет. Завожу в лунку и вытаскиваю окуня за хвост... А в хвост окуня зубами уцепился мой зелененький крокодильчик. Выходит, не я поймал рыбу, а этот заморский зверь. И дело у меня пошло. Вскоре лед вокруг покрылся крупной плотвой и добрым окунем. Мои деловые взмахи не остались незамеченными. Подошел один рыбак, у которого тут же отвалилась челюсть. Потом как заорет:

- Тут, тут... на крокодилов ловят!

Что было потом, это надо было видеть, потому как словами трудно передать. Рыболовы сгрудились вокруг меня и что только не предлагали взамен за крокодильчиков. Один под нос пихал коллекцию мормышек и блесен из пяти сотен, другой скинул рыбацкий японский пуховик, третий пытался на меня надеть свою шапку из росомахи... Ставки росли, как на дрожжах. Но я взял для пробы трех зубастиков. Два отдыхали в коробке за пазухой, а третий был в «работе». А когда сообщил, что дома в ванной еще четыре десятка крокодильчиков, то рыбаки подняли меня на руки и понесли к машине...

[Гость Панкор]

Последний рассказ улыбнул...

Рыбак, одним словом.

[Гость Панкор]

В ДЕБРЯХ СЕВЕРА

Сыктывкар Коми книжное издательство 1999 год.

В этой книге собраны сочинения известных (и не совсем известных) авторов прошлых веков о зырянах, о быте, об охотах...(Панкор)

Ф.А.АРСЕНЬЕВ

(1832-1889)

В 1854 году Ф.А.Арсеньев поступил в Демидовский лицей, но «по домашним обстоятельствам» «вышел с 3 курса». В 1857 году, «сдавши специальный экзамен», он был определен учителем русского языка в Усть-Сысольское уездное училище Вологодской губернии, коллегами его по училищу были известные смотрители П.Касаткин и А.Ковалев, законоучители св. В.Кокшаров, св. А.Попов, учитель арифметики и геометрии И.Меркушев, учителя истории И.Суханов и П.Кокшаров, учитель рисования и чистописания Я.Осотов. Русский язык в училище до Ф.А.Арсеньева преподавали М.Михайлов и Ф.Берг, а после перевода Ф.А.Арсеньева в Вологду его.место занял А.Дементьев.

Интересно, что довологодский период пребывания Ф.А.Арсеньева в Зырянском крае частично совпадает с устьсысольским периодом жизни и творчества И. А.Куратова. Куратоведами установлено, что в Усть-Сысольске, где коми поэт жил с 1861 по 1865 гг., он не был одинок. «Здесь, среди интеллигенции,- писала А.Н.Федорова,- он нашел людей, близких по взглядам и убеждениям, и быстро сошелся с ними».

В эти годы жизни в г. Вологде Ф.А.Арсеньев не оставлял без внимания и коми-зырянскую тему. Под его редакцией издавались сборники и «памятные книжки» Вологодского статистического комитета. В этих периодических изданиях печатались материалы как самого Ф.А. Арсеньева, так и бывших его коллег по Усть-Сысольску. Кроме того, писатель-этнограф пропагандирует коми тему и за пределами губернии, помещая свои статьи, рассказы, очерки в журналах: «Досуг и дело» Е.Ахматовой, («Зырянские предания»), «Нива» («Порча»), «Журнал охоты» Сабанеева («Лемью», «Картины дальнего Севера», «Попадья-охотница»). Отдельными книгами были напечатаны из его литературных работ о Коми крае «Зыряне и их охотничьи промыслы», «Ульяновский монастырь у зырян. Троицко-Стефановская новообщежительная обитель», «Охотничьи рассказы» (2-е издание). «В настоящее время,-сообщал Ф.А.Арсеньев в 1886 году С.В.Венгерову,- у меня собраны интереснейшие материалы по изучению и исследованию здешнего края и экономической и промысловой жизни зырян, но множество дел по службе не дают мне времени заняться обработкою собранного». Краеведам, исследователям деятельности этого знатока нашего края следует задуматься над этими словами. «Множество дел» было связано у Ф.А.Арсеньева в это время и с должностью чиновника по крестьянским делам Усть-Сысольского уезда, на которой он находился с 1882 года, и с должностью почетного мирового судьи по Усть-Сысольско-Яренскому округу (1885 г.).

П.В. Засодимский (1843-1912)

Лесное царство.

(Отрывки)

……Устькуломцам это показалось дорого, и они заартачились. Дело кончилось тем, что молебны на этот раз не состоялись. Как быть? В этот же год осенью, словно нарочно, стал сильно падать скот, и охотничьи собаки заболели водоболезнью. Эту беду прямо приписали тому, что священники не служили молебнов в день 26 августа. На следующий год после того собаки так вздорожали, что за простую дворняжку зыряне платили 5, 8 и даже 10 рублей. Без собаки зырянин - не охотник; без собаки он, как без рук. Собаки же у них очень умные, смышленые, как вообще дворовые собаки.

В Устькуломе мне показывал один охотник ружье - настоящую зырянскую винтовку без всяких прикрас. Признаюсь: много видал я на своем веку незатейливых и неказистых на вид крестьянских «самоналов», но ни разу еще не приводилось мне видать оружия, которое было бы смастерено на такую живую нитку, как зырянская винтовка. Вид ее заставил бы всякого цивилизованного охотника посмотреть на нее с презрением, а на ее хозяина - с снисходительно-насмешливой улыбкой. У цивилизованного охотника ружье, конечно, центрального боя, очень изящное, какого-нибудь Веблея и т.п. А все-таки ни зырянская винтовка, ни ее хозяин-стрелок не заслуживают снисходительной насмешки. Винтовки - кремневые. Стволы их привозятся из Вятской губернии и покупаются зырянами на месте по 3, по 4 руб. за штуку. Ложа - простая деревянная, чуть поструганная. Черный, железный замок для ружья зыряне делают уже сами, как могут. Пластинка, поднимающая курок, костяная. Ствол прикрепляется к ложе двумя жестяными пластинками, прибитыми к ложе гвоздиками. По левую сторону замка подвешен полукруглый кусок оленьей шкурки, для защиты замка от сырости. Ремень у ружья - узенький, кожаный. Все это крайне грубо, неприглядно, неказисто. Но этими, на живую нитку собранными винтовками, зыряне бьют белок если не в нос, как говорили прежде, то во всяком случае в голову, чтобы не испортить и без того уже небольшой, дешевой шкурки….

А.В. Круглов (1853-1915)

Лесные Люди.

Через день после крестин - назначена была отправка на лесованье.

Уже в 4 часа утра вся деревня была на ногах... На улице слышался шум...

Медленно надел молодой Чирк длинный зипун с меховыми рукавами и пузаном (плащом) из оленьей шкуры, холщовые и суконные штаны, теплые онучи и кожаные сапоги (кэмы) на ноги. Потом встал, помолился, поклонился отцу в ноги и, взявши сумку, молча вышел из керки. Я, совсем уже готовый, последовал за ним. Нас провожали все домашние. Все же необходимое снесено было ранее в лодку.

На берегу бродили охотники в осенних одеждах, с ружьями через плечо, и каждый, видимо, с нетерпением ждал отплытия. Я сказал сейчас, что все охотники, подобно Чирку, были в осенних одеждах. Но с собою захвачены были и зимние. Зимняя же одежда охотника следующая: 1) теплая шерстяная рубаха, 2) совик, верхняя одежда из оленьих шкур шерстью вверх, к ней пришивается шапка и рукавицы оленьи, 3) малица, такая же одежда, но шерстью вниз, 4) пимы и 5) тобоки - род калош, шерстью вверх.

На берегу же вертелись собаки, высказывавшие еще большее нетерпение, чем их хозяева. Упомянувши об этом умном животном, друге и товарище зырянина, я уж кстати здесь приведу необходимые детали.

Начну с наружности.

Остроконечная морда, тонкие ноги, стоячие уши, иногда длинная шерсть, гладкая, лоснящаяся, и пушистый хвост - вот отличительные черты зырянской собаки. Она по большей части черного цвета. Встречаются собаки и пегие, но такие - редкость.

Что за умное, что за выносливое животное!.. «Только не разговаривает по-человечески» - можно выразиться языком одного зырянина. Но слова понимает отлично... Скажет зырянин: «Иди, что ты мешаешь тут!» И собака покорно уходит из керки. Каждый взгляд, жест хозяина ей ясен... А какая выносливая!.. Собак зыряне вообще не имеют привычки кормить, по крайней мере, особенно заботиться.

- Что за пес, если и добыть на еду не сможет. Добывай сам, зверь умный!

Она и добывает, где может и что может... Ворует съестное, нападает на птичьи гнезда.

Ум и чутье собаки спасали не раз заблудившегося охотника. Уж на что зырянин знаком с лесом, а все же спутаться может... Собака же чутьем выберется и хозяина выведет...

Дрессировки зырянская собака не знает.

Вся выучка состоит в натаске; это значит то, что молодая собака берется в лес вместе со старой и здесь, безо всякой мучительной дрессировки, прекрасно изучает свое дело...

Чирк всегда говорил:

- Чего учить? Пример лучше всего... пред ним всякая наука ничто!..

Возьми старую собаку да молодую... Собака, брат, собаку скорей человека приучит: свой язык и ученье свое!..

Зырянин берет, обыкновенно, на охоту пару собак, чтобы одна другой придавала больше энергии в отыскивании зверя. «Если собаки хорошего натаска,- говорит один из охотников, живших в Устьсысольском уезде,- если они верны в чутье и зорки, когда зверь идет ходом по деревьям, то при двух собаках охотиться удобнее и добычливее; но если которая-нибудь из собак облаивается, то есть лает не по зверю, а по месту, на котором он когда-то был, то такая мешает и хорошей собаке, часто отвлекая ее своим лаем с горячего следа добычи».

Хорошая собака стоит рублей 12, 15, 20 и даже 25. Двадцать пять рублей - это высшая плата. Собака такой цены должна отличаться замечательной сметливостью, смелостью напасть даже на медведя и с таким задором, чтобы не обращать внимания на раны в бою.

Выследив зверя, собака подымает громкий и протяжный лай, и охотник по тону лая уже узнает, с каким зверем ему предстоит дело: с белкою, куницею, соболем или же росомахою и медведем...

Зырянин любит собаку...

- Она, брат, иногда и от врага спасет,- заметил Кузь.

- Когда нападет?

- Всяко... Чудное дело... С тобой иной - что приятель... друг, кажись... А собака твоя не любит его... И как он с тобой, не отойдет от тебя... Точно в глазах и лице его читает недоброе...

- И что же?

- И зачастую бывает правильна.

- Собака?

- Она! Друг-то да врагом скажется... не единово и спасала собака...

Было около полудня, когда наши лодки отчалили от берега при громкой, хотя и неприятной для слуха, песне. Это была смесь зырянских слов с русскими...

XXII

Урка

С каждым годом зырянский край беднеет ценным зверем. Некогда в зырянских лесах, даже в окрестностях городов, водились соболя; бобров было без счета, так что, возвращаясь домой с охоты, зырянин приносил их десятками. То и дело встречались собольи шубы, собольи шапки, собольи полости, одеяла, и даже соболями отделывались крыльца.

То - преданье старины глубокой.

Теперь соболь попадается редко, да и то за Камнем, то есть за Уральским хребтом, в сибирской стороне.

Не изменяет зырянам только белка, иначе урка. Как и прежде, ее теперь много, и трудно истребить ее, потому что она неимоверно плодлива. Самки приносят в год до 20 детенышей (по весне и по осени), причем весенние, в свою очередь, плодятся, и к осени того же года их приплод готов для стрельбы. Можно сказать, что от каждой пары белок (т.е. самца и самки) разводится ежегодно 40 штук. Плохой охотник получает по 200 и более штук на ружье.

Кто не видал из нас урки, известной среди русских более под именем векши? Всем известен этот зверек. Какой он грациозный. Урка легка, быстра,- скачет ли она по деревьям, сидит ли на ветке и лакомится орешками,- всегда видны ее ловкость, грация: прелестный зверек!

Она имеет довольно длинную, пушистую и мягкую шерсть, которая на брюшке короче, а на спине длиннее; ушки стоячие, довольно длинные, покрытые шерстью темного цвета в виде кисточек. На хвосте шерсть длинная, густая, пушистая. Ножки соразмерные со всем телом -мохнатые, и притом задние длиннее передних; ступни широкие. Когти довольно длинны и остры, мордочка красивая, тупая, с черными быстрыми глазенками, зубы передние остры, на губах - черные усы. Странно, почему этого зверька назвали белкой? У векши белы только брюшко и грудь, а голова, спинка, ноги - серенькие, темно-пепельного цвета. Уж скорее назвать бы белкой зайца-беляка, горностая или ласку, потому что они зимою бывают белы, как снег. Зыряне зовут векшу уркой, это гораздо основательнее: урка - от слова урчать, то есть зверек, который урчит. Так и есть: голос белки похож на урчание. Преследуемая охотником, загнанная на одиноко стоящее дерево, векша бегает по веткам и, взобравшись на самую вершину дерева, не видя возможности перескочить на другое, сердится, трет передними лапками мордочку и урчит. Любимая пища урки - кедровые орехи, а также грибы, преимущественно белые. Там же, где нет кедра, или в неурожайные годы урка питается сосновыми шишками, даже не брезгует еловыми и березовыми почками. Но питание сосновыми шишками довольно рискованно и часто кончается гибелью для бедного животного: смола заклеивает рот зверьку, и он издыхает.

Не находя в достаточном количестве пищи, белка переходит из одного места в другое. При переселениях своих белка, как будто, руководствуется непреодолимым инстинктом: она идет огромными стадами и всегда по прямому направлению, причем ей приходится переходить горы, переплывать реки и озера. При плаваньи белка высоко поднимает свой хвост и употребляет его вместо паруса. Заметив плывущие сучья и деревья, она немедленно взбирается на них. Беда замочить ей хвост. Зверек не в состоянии тогда держаться на воде и тонет. Проходя через селения, белки пробираются по крышам домов, гумен и т.д. Белка - зверек очень запасливый. На зиму, с осени, она запасает значительное количество кедровых орехов и шишек. Только нередко случается, что бурундук открывает этот запас и перетаскивает в свою нору. Поймает белка - вору плохо, нет - худо ей.

Живет урка парно, делая в дупле или в густых ветвях удобное гнездо - гойно.

Достоинство урки зависит от корма и от времени года. Летом она имеет короткую рыжую шерсть и в это время не годится для стрельбы. С приближением осени она начинает линять: рыжий цвет меняется на темно-дымчатый, и шерсть становится длиннее и гуще. В октябре она вычищается совершенно, а в первых числах марта начинает снова рыжеть.

Самая лучшая белка та, которая ловится в ноябре и декабре в тех местах, где много кедра и когда урожай на орехи. Тысяча зимних шкурок весит пуд с лишком. Февральских - фунтов 30, а в мартовских - с небольшим полпуда. Восемь и семь рублей за сотню - вот приблизительная цена на беличьи шкурки. Ежегодно истребляется минимум 1 000 000 белок.

Зыряне вообще различают три сорта белки:

1) Князек - цвета темно-бурого, белого, пестрого.

2) Петровка - до августа красноватого, а после - бурого.

3) Мездра - летом - темного, серо-темного, а когда очистится - белого.

Некоторое время шли мы всей партией по пустынному бору, то пробираясь чащами, то опускаясь в овраги, то снова выходя на поляну, окруженную лесом. Пришло время, наконец, разъединиться. Каждый охотник со своей собакой пошел отдельно. Я пристал к Петырю. Черная собака, редкая в зырянском краю, бежала впереди нас. Злобный - так звали ее - славился необыкновенным уменьем выслеживать урку. Не один десяток собак выучил Злобный, и много белок, благодаря ему, попало под пулю Петыря. Впрочем и все собаки зырянские хорошо выслеживают белок. Выслеживают не только по следу на земле, но и в самой густоте деревьев.

- Славный день сегодня, и не особенно холодно и свежо, бодро идешь,- заговорил я с Петырем.

- День важный,- согласился он,- как есть на охоту за уркой, чудесно!

- А в мороз хуже?

- Как можно; в мороз она (белка) залезет в густоту иль в гнездо, дупло и носу оттуда не покажет.

- Кузь говорит, что и в метель, в ветер тоже худо?

- Лучше и не ходи! Ветер ветви качает, и нельзя никаким манером приладиться в белку.

Злобный начал все чаще и чаше обнюхивать землю, и видимое беспокойство овладевало им.

- Видно, чует... шла тут она,- промолвил Петырь.

И действительно, через несколько минут стали попадаться на земле следы векши. Узнать их очень нетрудно не только опытному охотнику, но даже и новичку. След белки, сравнительно с величиной ее, довольно велик, потому что она ширит (как выражаются охотники) и без того широкие и мохнатые лапки. На рыхлом снегу ясно отпечатывались следы пальцев и когтей. Где же снег был поглубже, следы становились еще более заметными. Видно, урка проваливалась лапками, задевала хвостом и наделала множество знаков.

Злобный далеко оставил нас позади, и минут около десяти, пятнадцати мы совсем не видали его. Вдруг раздался его громкий, пронзительный лай. Он выследил, значит, белку и давал знать об этом охотнику. Белка не боится собачьего лая, а напротив - даже любит его, и точно наслаждаясь им, сидит на дереве и смотрит пристально на собаку. Мы видели издали, как урка, вперив свои глазки на Злобного, делала презабавные гримасы и, принимая разные положения, продолжала грызть орешки. Но едва мы сделали несколько шагов вперед, как белка, увидавши нас, быстро скрылась на дерево. Это дерево было ель, да еще к тому же на ветвях лежал навал снега, белка стала совсем не видна.

- Ну, времени тратить нечего, надо ее скорее спустить... Принимайтесь.

Я взял топор, подошел к дереву и начал стучать по нем изо всей силы. Злобный продолжал заливаться, а Петырь уже держал винтовку наготове. Зверек пошевелился и в то же самое мгновение раздался выстрел... Как сноп упала к моим ногам белка, выронив и кедровую шишку из своих мохнатых лапок.

- Ну, и на том спасибо, что не помучила,- сказал Петырь, подбирая белку.

- А бывает?

- Не редко... Вот, может, увидите.

- И долго?

- Когда как... Иногда она верст 6, 7 тебя гонит... легкая: ей только ветку, она ухватится, и глядишь опять на дереве; и так-то вот гоняешься за ней...

- То, значит, Петырь, ходок-белка, а эта - седун,- сказал я, желая показать, что и я кое-что понимаю в деле.

- Да, ходок... только вы думаете что: разные белки, думаете, это?

- А то как же?

- Нету,- одна же урка; а все в погоде дело. В морозный денек она легка, жива и гоняется, бегает: вот тебе и ходок, а сырая, теплая погода -она мокреет, хвост-то ее так не поддерживает, она и сидит... А вот эта, к примеру, что сейчас убил, разве она не помучила бы? Только прозевай!

Злобный был далеко и опять лаял, стоя у дерева, поднявши кверху свою морду. Ловкий Петырь и вторую белку подстрелил в тот самый миг, как она хотела скакнуть.

Начало охоты было удачно. Удачна была и вся охота, и только две белки помучили нас немного. Одна из них спряталась в дупло, и только топор да дым выжили ее. А другая так откинула штуку еще лучше. Она прибегла к такой хитрости. Завидя Петыря (я не надолго отлучился от него, чтобы одному найти урку), она спряталась за ствол дерева с противоположной стороны, так что сколько Петырь ни ходил кругом дерева, она все продолжала вертеться и пряталась за стволом. Но Петырь перехитрил урку. Он снял с себя тулуп, повесил на воткнутую палку, надел сверху шапку и притаился на минуту. Потом вдруг пугнул белку: та бросилась, ошиблась, приняв чучело за Петыря, и попала под его пулю.

Уже темнело, когда мы подходили к пывзану. Настреленных белок Петырь навешивал на пояс, так что они составляли очень красивую кисть около талии.

В пывзане светился огонек, и легкий дым шел в отверстие... Мы застали уже всех сидящими полукругом около печки и снимающими шкурки с белок. Собаки умильно посматривали, дожидаясь подачки за свои дневные труды.

XXIII

О Мише Топтыгине

Я уже говорил о том, как ловят зыряне дичь: петлями. Большим похитителем добычи у них при ловле этого рода является медведь, великий охотник до дичи вообще и до рябчиков в особенности. Случается, что Мишка Топтыгин начисто обирает всю попавшуюся добычу. Охотники озлобляются и ополчаются на медведя. Они ставят на тропе тяжелые медвежьи капканы, настораживают самострелы или подстерегают «черную немочь», как зовут они медведя, на лабазах, построенных на толстом дереве близ медвежьей тропы, и бьют медведя жеребьями из широкодульных ружей. На таких же лабазах подстерегают медведей осенью, когда они, задрав в лесу корову или лошадь, ходят к ней на поед. Если охотник натолкнется на медвежью берлогу, то он оповещает товарищей; собирается несколько человек с широкими ружьями, с рогатинами, и все тихо приближаются к берлоге. Сперва заваливают берлогу наглухо кряжами, чтобы медведь не был в состоянии оттуда вылезть, а затем стреляют в него наудачу, сверху, сквозь снег, до тех пор, пока не будет слышно в берлоге стона; тогда раскапывают берлогу и вытаскивают оттуда убитого медведя. Часто случается, что слабо раненный Топтыгин притаивается в углу берлоги, пока ее раскапывают, а затем стремительно вырывается из своего жилища и бросается с остервенением на охотников. Промышляют медведей еще и следующим образом: нарубают несколько вершин ели и пихт сажень длиною и с ними окружают берлогу Топтыгина. Найдя отверстие в берлоге, начинают туда втыкать вершину, комлем вперед; медведь яростно схватывает вершину и утаскивает в свое жилище. После этого втыкают другую вершину, медведь точно так же втаскивает и ее. Так продолжается история до тех пор, пока медведь, стесненный в берлоге, не перестанет втаскивать деревьев и не замолчит. Тогда охотники начинают внимательно прислушиваться. Проходит несколько минут, и зверь начинает царапать в другом краю берлоги, противоположном тому, в который втыкали деревья. Охотники прорывают и здесь небольшое отверстие и опять начинается история втаскивания вершин. Наконец, медведь совсем стеснен. Начинается страшный рев. Теперь охотники, определив хорошенько местопребывание зверя, разрывают большое отверстие и бьют медведя из ружья или добивают его рогаткой. Но впрочем случается - медведь яростно бросается на охотников, и бой кончается не всегда смертью косматого.

Один из охотников рассказывал следующий случай из своей жизни. Человек он бывалый, до тридцати медведей на веку своем убил. Сидит он раз в избушке один, вооруженный топором и винтовкою. Сидит и ждет косматого. Явился этот. Пуля ему в гостинец. Кажется, дело сделано чисто, потому что медведь упал. Так и охотник подумал, что убит Мишка. Выскочил зырянин да и бросился к нему. А Мишка и поднялся. Точно и не ранен... Поднялся, да на охотника. Этот не сробел, в пасть зверю колено и засунул; топором же добил. Колено-то ему медведь раздробил, сделал его самого калекой, да все же ведь жив человек остался. И мало того, что жив: на медведей после ходил и не одного еще убил...

«У одного зырянина паслась лошадь в лесу, на островке. Медведь заметил ее и ночью, в обычную пору своих похождений, спустился с крутого берега (а ходит он очень осторожно, когда окажется в том необходимость), перебрел проливец и, подкравшись к спящей лошади, задрал ее. Оставить лошадь здесь, на открытом месте, медведю не заблагорассудилось: нужно было втащить ее на гору (гора - высокий берег реки, по отношению к лежащим на ней островам), в лесную чащу, где привольнее и безопаснее казалось ему полакомиться добычею. Перетащил он ее на берег без особенного труда, но взобраться с нею на гору, несмотря на гигантскую его силу, не совсем легко. Трудно бы было поверить, чтоб мог он втащить такую тяжесть по высокому, крутому берегу, если б оставленные следы не подтверждали этого. Несколько раз в продолжение ночи взбирался он с лошадью на крутизну, обрывался и падал вместе с нею в воду, ломая и вырывая на пути деревья, но все ж-таки настоял на своем. На другой или третий день один из местных крестьян, проведав о задранной им лошади, ночью убил его на приваде, им самим для себя приготовленной с такими усилиями. Медведь не был из особенно крупных». (Рассказ охотника.)

Интересны отношения у медведей к пестунам...

Я позволю себе сделать небольшую выписку по этому поводу из рассказа А. Михайлова («Очерки Севера»).

«На полдороге к деревне увидели мы по направлению дыма высоко поднимавшегося над лесом, что пожар остался за нами, подвигаясь к озеру. Теперь можно было и отдохнуть от утомительного скорого перехода. Но не успели мы опуститься на землю, как глухое рычание, треск ломавшегося сучья раздались со стороны горевшего леса. «Медведь»,- прошептал мой проводник, поспешно скрываясь за ближайшею елью и увлекая меня за собой. Треск ближе и ближе, и вот, несколько минут спустя, шагах в двадцати от нас, из чащи показался медведь. Он шел поспешно на задних лапах и нес двух медвежат. Вслед за ним показалась огромная медведица, и по глухому рычанию ее можно было судить, что она была в сильном беспокойстве за своих медвежат. Медведи уходили от пожара. Я видел потом, как медведица в короткий переход ее перед нами подбежала к медведю и ударом лапы побуждала его идти скорее. Это был медведь-пестун. Так называют крестьяне молодых медведей, наполняющих, по приказанию матери-медведицы, обязанности няньки. Говорят, что медведица ежегодно выбирает из семьи своей одного медвежонка и не отпускает его от себя до тех пор, пока он не вынянчит ее детей. Не знаю, насколько справедливы эти рассказы, только медведь, проходивший на моих глазах с двумя медвежатами, был действительно из молодых, о чем можно было судить по малому его росту и по тому беспрекословному повиновению, которое он выказывал по отношению к медведице».

Отверженный.

(Отрывок из рассказа, автор тот же)

«……Идя за Якушем, он почти не слыхал его отрывочных замечаний... Но успокоив себя насчет Паре, он вздохнул облегченно, поднял голову и сам залюбовался утренней картиной леса.

- О, да как же...- успел только промолвить он, как вдруг собаки, бежавшие впереди, подняли страшный лай, по которому оба охотника сразу поняли, что их четвероногие друзья встретили или почуяли крупного зверя.

«Ужели медведь?»- быстрее молнии мелькнула мысль у Абрама, и слова замерли на устах.

Они оба остановились на мгновение. Якуш скинул ружье, хотя оно было заряжено на белку, и ощупал свой нож.

- Ужели черная немочь?- тихо произнес Абрам.

- Похоже... но откуда он?- ответил Якуш так же тихо.- Идем!- прибавил он, быстро бросаясь вперед.

Лай приближался навстречу: собаки гнали зверя на них. Они сделали не более двенадцати-пятнадцати шагов, как увидели врага.

Медведь поднялся на задние лапы и заревел, раскрывая огромную пасть, выставив страшные белые зубы, выпустив ужасные кривые когти. Абрам обмер от страха, ноги у него задрожали. Медведь храбро начал наступление. Якуш не двигался с места. Стрелять было нельзя... Зырянин выхватил нож и стоял, готовый встретить зверя.

Тревожимый собаками, но не обращавший на них внимания, медведь шел прямо на Якуша, глухо рыча и скаля зубы. Вот он подошел близко... еще ближе... еще... одно мгновение и нож Якуша вонзился бы в брюхо зверя, распоров его сверху донизу своим лезвием. Но рука смелого и опытного охотника, положившего девятнадцать медведей, вдруг конвульсивно дрогнула, нож скользнул мимо, не нанеся раны ужасному врагу.

Абрам только видел, как медведь, дико заревев, насел на Якуша и подмял его под себя. Дальше он ничего не видел. Панический ужас охватил его, и вместо того, чтобы броситься на зверя для спасения товарища, пустился бежать в сторону, в чащу.

Оглушительный рев медведя слился с отчаянным воплем Якуша. Громким эхом прокатились они по лесу и донеслись до слуха ближайших охотников из партии. Те бросились по направлению звуков, и скоро их глазам предстала ужасная картина. Медведь сидел на Якуше, который уже не кричал и не оказывал более сопротивления. Собаки не оставляли зверя и рвали его с остервенением, получая сильные раны; отвлекая медведя и причиняя ему боль, они, конечно, немало помогли Якушу... Но еще немного времени и охотника не было бы в живых.

Два ножа прибывших покончили со зверем, грузно, с диким воем упавшим на спину….»

[Pardus]

Довелось ночевать в охотничьей избушке ,которая топилась по чёрному .По середине между двух лежанок кострище обложенное камнями.Дым выходил в окно. Избушка низкая ,передвигаться можно только на полусогнутых или на коленях.От местных (это республика Коми ,Усть-Вымский район) узнал,что такие избушки в тех местах дело обычное.

Интересно где в Коми ещё осталось подобное ( извиняюсь .что слегка не в теме

[Гость Панкор]

Довелось ночевать в охотничьей избушке ,которая топилась по чёрному .По середине между двух лежанок кострище обложенное камнями.Дым выходил в окно. Избушка низкая ,передвигаться можно только на полусогнутых или на коленях.От местных (это республика Коми ,Усть-Вымский район) узнал,что такие избушки в тех местах дело обычное.

Интересно где в Коми ещё осталось подобное ( извиняюсь .что слегка не в теме

Мне тоже доводилось... Они у нас называются БАНЬКАМИ, принцип с банями по-чёрному тот же.

Только устроены несколько иначе. Каменка в углу, над ней отверстие для выхода дыма (куренка), которая закрывается наглухо как погаснут угли....и сплошные нары для ночёвки, застеленные или сеном, или своеобразными матрацами - большие мешки (наматрасники) набитые сеном. В последний раз видел такую (но не ночевал) лет 15 назад.

[гамаюн]

Очень все интересно читать, захватывает! Словно уводит в тот не повторимый мир тайги и охоты который был. И очень из далекого-далекого детства помню , что ценились у нас лайки которых называли зырянские четырехглазки , ценились они работой по лосю . Поселок где я родился и вырос называется Верхние Серги и у нас течет река Серга. Есть мнение, что происходит он от названия коми языка сер- куница , га- вода. т.е река где много куницы. Хотя там и сейчас и тайги и куницы хватает . Выходит что коми- язык и в моей биографии оставил свой след. Жду продолжения. С. ув.

[Гость Панкор]

..... Поселок где я родился и вырос называется Верхние Серги и у нас течет река Серга. Есть мнение, что происходит он от названия коми языка сер- куница , га- вода. т.е река где много куницы. Хотя там и сейчас и тайги и куницы хватает . Выходит что коми- язык и в моей биографии оставил свой след. Жду продолжения. С. ув.

Яков, не смог я найти объяснение такому переводу реки СЕРГА.

В коми языке около 10 диалектов, а ещё некоторые утеряны... Может быть с языка утерянных диалектов и так переводится, а по известным в современности должно быть - СЕРВА (куничья вода).

Из словаря...

Коми-русский перевод слова "сер"

1) узор; орнамент; раскраска; расцветка;

2) рябина, рябинка; щербина;

3) рябь;

4) резьба;

5) диал. мастерство, уменье;

6) диал. куница; см. тж. тулан

Коми-русский перевод слова "ВА"

1) вода || водяной;

2) водная поверхность; вода; река || водный;

дор ва — закраина (на реке, озере); ва веркöс — водная поверхность

ва ныр — а) струя, течение; б) прибылая вода;

ю — многоводная река