Про тайгу

[Ермак]

Секреты тайги братьев Ильмаковых

Геннадий Гусаченко

В предгорьях Сихотэ-Алиня есть таежная деревушка Ильмаковка. Высят­ся вокруг нее кудрявые ильмы — огромные деревья с крепкими узлова­тыми корнями, подпирающими толстые корявые стволы. Летом здесь полно грибов-ильмаков, обильно облепляю­щих сырые валежины.

А еще в поселке живут братья Ильмаковы: Иван, Степан, Федор. Все трое — бывшие охотники-промыслови­ки. Каждому из них уже лет за шестьде­сят, а потому капканы братьев давно пылятся в углу за печкой.

Избенка их самая первая за мостом через Калиновку, и при случае, спуска­ясь с перевала, загляните к этим добрым бородачам. Вас встретят ра­душно, напоят и накормят, предложат истопить баньку. Уходя, оставьте им пачку сахару, пакет крупы, банку консервов, коробку спичек. Подарки примут молча, но в душе, конечно, обрадуются. Начнут хлопотать, чем отблагодарить вас, и непременно всу­нут в рюкзак берестяной туесок с ли­монником или медом. Но, если вы не поделитесь со стариками остатками своего таежного провианта, то и тогда вас дружелюбно проводят до калитки, пожелают хорошей дороги, всыпят в карманы, чтоб не скучно было, каленых орехов. Но советы бывалых таежников, которыми они наделят вас, окажутся самыми щедрыми дарами. Вы оцените эти наставления, когда вспом­ните о них в трудный момент. Так случилось и со мной.

Заплутав в тайге в снежную метель, я долго и безуспешно разводил костер И совсем упал духом, но выручил совет Ивана. В глубоком сугробе я вырыл яму, набросал в нее лапника, прикрыл сучьями и ветвями. Забрался в сумрач­ное логово и, подложив рюкзак под голову, вытянулся на стылой постели. Снег скоро завалил мое убежище, и я подумал, что в норе этой не так уж плохо. А когда я без труда поджег таблетки сухого спирта и вскипятил в котелочке чай, мне и вовсе расхоте­лось в непогоду вылезать наружу.

От маленького костерчика стало дымно и жарко. Пришлось проделать сбоку дыру. Благополучно проведя ненастную январскую ночь под снегом, я не раз потом пользовался таким ночлегом.

А вот еще некоторые советы, услы­шанные мною за ужином в доме Ильмаковых.

Много каверз ожидает начинающего охотника, прежде чем тайга станет ему близкой и понятной. И ногу подвернуть ничего не стоит, и заплутать, и обморо­зиться. Случаются происшествия и куда более печальные. Иные любители по­бродить с ружьем в глухих лесных урочищах не всегда ясно представляют себе, какие опасности в них таятся. Таким охотникам чаще всего видятся оскаленные пасти свирепых тигров и когтистые лапы вставших на дыбы медведей. И, готовясь к открытию сезона, они вооружаются длинными ножами, тяжелыми, немыслимой фор­мы пулями. Ведь как при этом рассуж­дают: ((Медведь нападет, а у тебя осечка! Что тогда? Ножом надо отби­ваться...»> Напуганный такими предосте­режениями молодой охотник запаса­ется огромным секачом, годным разве что рубить капусту на засолку.

Никто, однако, из опытных про­мысловиков не станет подтрунивать над ним. И начинающий вскоре сам неза­метно отстегнет огромный нож от пояса и спрячет в рюкзак. Теперь этому тесаку с фирменным клеймом красо­ваться лишь на ковре под лосиными рогами — самое подходящее место заводскому клинку. А в тайге нужен нож с лезвием на длину всей ладони, с деревянной или берестяной руко­яткой, удобной в руке при снятии шку­ры со зверя, чтобы острие не тупилось, не ржавело, не гнулось и не выкалыва­лось при ударе по костям. Такой в ма­газине не купишь. Самому надо изго­товить, как братья Ильмаковы.

Опасности же подстерегают новичка иные. Они таятся в старых трухлявых деревьях, готовых рухнуть при неболь­шом ветре, в заснеженных речушках, скрытых под тонким льдом. Человек, не искушенный в тонкостях таежного бытия, не придает значения мышам, бегающим в зимовье, укусам раненой белки, клеща. Он с удовольствием зачерпнет пригоршню воды из ключа, с аппетитом поужинает после удачной охоты непрожаренной свежениной. Такому сущий пустяк вывихнуть на косо­горе ступню, напороться на сук или свалиться с кручи, стать жертвой нео­сторожного обращения с оружием.

Иван, Степан и Федор в молодости испытали немало злоключений, прежде чем научились осмотрительности. И ес­ли вы хотите избежать в тайге беды, не пренебрегайте советами этих бывалых следопытов. Однако если спросите у них: «Как стать опытным таежни­ком?», братья только усмехнутся. Нет, здесь придется не единожды скоротать ночь в жарко натопленной избе, слушая их рассказы о таежных приключениях.

Вот и в тот морозный вечер, направ­ляясь за Муравейский перевал, я завер­нул на ночлег к старым знакомым, чтобы с утра пораньше махнуть в сторо­ну кедрачей, угрюмо черневших на гольцах.

Хозяева встретили радушно, помогли стянуть с плеч заскорузлые рюкзачные лямки. Иван молча придвинул мне лавочку к печке. Степан вынес в сени, чтобы не отпотело, ружье. А самый младший из братьев, высокий сутулова­тый Федор, заторопился собирать на стол. Он, как и его братья, приветлив, но более разговорчив и для своих шестидесяти трех лет достаточно по­движен. На нем держится нехитрое стариковское хозяйство: коза, десяток куриц, петух, собака и кошка.

По весне братья выставляют в конце огорода несколько пчелиных ульев, возле которых задумчиво, спокойно возится Иван. Степан в это время постукивает молотком, вжикает ру­банком за верстаком: столярные рабо­ты по его части. Так и живут бобылями. Смолоду все в тайге да в тайге, семьями не обзавелись, а в старости уж и ни к чему стало.

Закончив хлопотать с приготовлени­ем ужина, Федор нарезал свежеиспе­ченный хлеб, разлил по глиняным чашкам молоко, вытряхнул из чугунка на сковороду горячую рассыпчатую картошку и пригласил вечерять.

Иван и Степан, приглаживая бороды, степенно усаживаются. А я, нереши­тельно потоптавшись, выкладываю пе­ред ними сгущенку, конфеты, печенье, мармелад.

— Угощайтесь, пожалуйста. Братья благодарят, скромно берут по

конфете. «Оставляют на «потом», к празднику»,— догадываюсь я, поднося ко рту еще теплый ломоть с румяной хрустящей корочкой.

И с этими припасами в дальнее зимовье собрался? — снисходительно улыбаясь, кивнул на сладости Федор.

Забыл чо ли, как сам по первости охотничал? — размачивая в молоке хлеб, заметил строгий, рассудительный Степан.— Не запамятовал, поди, как на уток хаживал? В ту весну набрал ты припасов цельный мешок, а до Марь­иного колка добраться только и доста­ло силов то. А чтоб не вертаться попусту, серую домашнюю утку возле мельницы зашиб, надеялся — за дикую сойдет... Не сошла. Распознал батюшка, царствие ему небесное, и крепко выдрал тебя супонью.

Я тоже не забыл, как он колхоз­ную корову тропил,— рассмеялся Иван, вытирая бороду расшитым полотен­цем.— За изюбря ее принял...

Всяко бывало,— встал из-за стола Федор. Прибрал остатки трапезы, вы­мыл посуду, протер чистой тряпицей старую клеенчатую скатерть. Снял с припечка ведро с горячей водой, плеснул в деревянные шайки.

Отужинав, Иван и Степан опускают в них старческие ноги, долго парят и растирают. Приговаривают, покрях­тывая:

Ох-хо-хо, устали ноженьки по сопочкам, по ельничкам лазючи...

Так ведь не потопаешь — не поло­паешь...

— Эт-так...

Федор в расстегнутой рубахе при­слоняется спиной к нагретой печи, почесывает бока, зевает.

Да-а...— повторяет он,— всяко бывало... А все отчего? От спешки. А в тайге торопись медленно. Это — первая заповедь. Потому как в нашем охотницком деле торопиться никак нельзя. Забудешь, к примеру, второпях взять чего — как потом? Али зверя спугнешь. Вот шел я как-то за раненым быком...

Колхозным? — хохотнув, подна­чил его Иван.

Федор, оставив шутку старшего бра­та без внимания, продолжал:

— Рослый изюбрь был, семилеток. Это я уж потом по царапинам на осине определил. А тадысь след свежий нашел, прям горячий ишшо. Пошел по нему крадучись. Вдруг вижу — стоит! Рогами об осину трет. Оторопь меня от азарту или от страху взяла: вот, он, почитай, рядом. Заторопился я, как следует не прицелился и нажал на спуск. Ка-ак он ломанется в кусты — и был таков. Кинулся я к осине — кровь на снегу. Я бегом за ним, вот-вот догоню. С такой раной, думаю, далеко все одно не уйдет. Слышу — впереди кусты трещат. Я бегу — он бежит. Я остановлюсь — он стоит. Мне бы не торопиться, дать зверю залежаться, тогда и подходить на верный выстрел. Да где там, в азарте? Так до сумерек и гонялся за ним. А утром снег выпал глубокий, все следы замел начисто. Потерял того изюбря, загубил зверя ни про что... А коли ранил его— ни гони, подожди часика три-четыре, потом иди и бери его на том же месте. Потому — не суетись в тайге, иди торопко, но тихо, почаще останавливайся да прислу­шивайся, зверь и выдаст себя.

Федор задул керосиновую лампу и опять сел на лавку, прислонился к печи. Всполохи затухающего огня через трещину в раскаленной докрасна дверце высвечивают его худые длин­ные руки, сложенные на груди. Я при­поднимаюсь на лежанке, чтобы лучше видеть скрытое полумраком лицо старо­го охотника, стараюсь не пропустить ни одного его слова.

— Вторая заповедь — даже летом не ходи в тайгу раздетым,— после некоторого молчания говорит Фе­дор.— Это об одёже. Она должна быть легкой и удобной, не жаркой, но и не холодной. Не такой, конечно, как у нас в промхозе выдают...

Та одёжа нам не гожа,— поддак­нул Иван.— Толстая, грубая да тяжелая. Черная, издаля приметная.

Из-за этой самой одежки в позапрошлом годе погиб агроном здешний,— пробасил из темного угла Степан.— Завалил он лося, шкуру сы-мать начал, а тут дружок его в сумерках на него вышел. Смотрит — чой-то чер­ное в кустах шевелится. Секач, думает, не иначе на хвощах пасется. Прило­жился— бац — и нет человека... И ры­жую, и бурую куртку нипочем одевать нельзя — с изюбрем спутают. Как того городского парня в дубленке краше­ной, картечью по нему лупанули...

Таких случаев немало,— вздыхает Федор.— Не убедился в кого целишь­ся — не стреляй. Вот тебе третья наша охотницкая заповедь. Опять же с ружжом баловства не допущай. Оно раз в год само стреляет. Как? А вот эдак! Шел я однажды с охоты, давно это было. Хорошо помню — разрядил двустволку. А тут телок соседский бродит. Взял его из озорства на мушку под левую лопатку, курки взвел да спустить их не успел — бабка Матрена из дому вышла, загнала телка во двор. Стал я ружжо чистить и похолодел со страху: в каждом стволе по патрону пулевому! Не вынул, оказывается, заря­ды, а только помышлял. А в голову запало, что вынул. Вот ведь оказия какая!

Микита Коваль, механик нашенский, тоже учудил: повесил на стенку заря­женный дробовик со взведенным кур­ком. А мальчонка его тут как тут, возьми и нажми на крючок. Обошлось: в потолок картечь ушла.

Своего ружжа никому не давай. Не тяни его к себе за ствол. Годов так сорок назад мы с Митькой Панчиным охотничали на Калиновом озере. Утка шла хорошо. Славно зорьку посидели. А как подгребли к берегу, Митька выпрыгнул из лодки и двустволку потащил из нее. Курок зацепился — она и пальни в упор. Потаскали меня по судам да прокуратурам. Докажи, де­скать, что не ты убил Митьку. Вместе были!

Али взять Петьку Рябого. Руки и ноги на охоте обморозил. Проломился лед под ним. Ичиги и рукавицы враз намокли, застыли как железные. А день был студеный, мороз с ветром жгучим. Хватился Митька запасных шерстяных носков — не взял. И рукавиц других нету. Ему бы сухого бурьяна в ичиги да в рукавицы натолкать — не догадался! До зимовья пока добрался — калекой сделался. Идешь в тайгу зимой — клади в рюкзак пару вязаных носков — не помешает. И шубинки, рукавицы широкие, за пояс заткни. Али на веревочке на шею повесь. Застудил руки на морозе — сунул их в рукавицы овчинные и шагай себе.

Штаны надевай поверх ичигов, внизу

связывай ремешками сыромятными, чтоб снег не набивался. Ну, белье теплое нательное. Шарф — лишняя обуза, лучше свитер с воротом и рубаху с длинным подолом. А короткая при ходьбе по крутякам из штанов выбива­ется, спину оголяет, недолго и просту­диться. Никита Колесников от этого и помер. Гнался за медведем три дня, распотел, поясницу застудил. Всего неделю повалялся в жару — и готов.

А Николу Шумилова в ту зиму от простуды лечили, а к нему другая хвороба прицепилась — мышиная,— заворочался в постели Иван.— Опосля определили врачи: сгинул Никола че­рез мышей, что в зимовье у него к посуде и припасам доступ имели.

Воду в тайге пить — заразу под­цепить,— продолжает Федор.— Я весь день хожу — глотка из ключей в рот не возьму. А коли жажда нападет — котелочек на костер, чаек заварил и дальше топай.

Что с собой в тайгу брать? Первое дело — топорик. Легкий, с деревянным топорищем, в чехле кожаном. Нож крепкий, надежный. Компас обяза­тельно. Как пойдет снег, свету белого не видать, все пуржит кругом, тут он и выручит тебя. И в дождь, и в потемках с ним в нужную сторону пойдешь. Часы на руке необходимы. Про носки я уже поминал. И про котелок легкий. Ложку деревянную не забудь. Особо спички. Их разделить надо. Те, что под рукой всегда. И запасные. Эти в целлофано­вый пакет замотай, чтоб не промокли ни в жисть. Еще соль в пластмассовой баночке, флакончик с йодом и бинт стерильный. Кусок тонкого непромока­емого брезента метра два, чтобы укрыться от непогоды, полог сделать у костра. И короткую веревку — зверя добытого оттащить или ногу перетя­нуть, подвязать чего. Остальное — лишнее.

— А продукты? — засомневался я.

Это — само собой. Они завозятся в зимовье заранее: крупы, сахар, картошка, жиры, квашеная капуста. С собой в тайгу на день я брал отварное мясо, шматок сала, буханку хлеба, чай, масло, немного сахару. Если предпола­гаю ночевать — прихватываю пакет крупы, банку консервов. С такой ношей нетрудно отмахать за день километров тридцать.

А как же капканы? — удивляюсь я легкости ильмаковского рюкзака.

Так ведь они еще с осени по путикам разнесены, в нужных местах разложены. Кто же ходит с имя?

А ставите вы их как? — нетерпиливо перебил я Федора, с сожалением думая о том, что осенью не сообразил завезти капканы в тайгу и завтра пойду навьюченный.

Об этом лучше Степан расска­жет,— зевнул Федор.— Он завсегда ловчее нас промышлял. Верно, Степа?

Но из дальнего угла избы, где стояла кровать Степана, уже слышалось ров­ное посапывание.

— Давай и мы будем спать,— прого­ворил Федор и полез на печь.

Разбудил меня грохот стылых по­леньев, занесенных Федором с улицы и брошенных к печке. Я взглянул на небольшое окно, задернутое ситцевой занавеской и заставленное горшками с геранью: бледно-синий рассвет еще только занимался. Несмотря на ранний час, бородатые братья уже хлопотали в избе, шаркая по скрипучим полови­цам лохматыми тапками, сшитыми из барсучьих шкур. Федор растапливал печь. Иван чистил картошку, Степан смолил дратку, готовясь подшивать валенки.

Вставать не хотелось, но Степан, увидев, что я открыл глаза, добро­душно пробасил:

— Охоту проспишь. В самый аккурат топать сейчас в тайгу.

Я наскоро оделся, ополоснул лицо ледяной водой, позавтракал и поднял тяжеленный рюкзак. В дверях меня остановил Степан.

— Ты вот чего — оставь свои же­лезки здесь. В том зимовье, куда идешь, под нарами мои капканы сложе­ны. Доску отвернешь в полу и найдешь. Мне они теперича ни к чему.

Освободив свой мешок от лишнего груза, я легко забросил его за спину.

— А ставить-то их знаешь как? — спросил Степан.

Я неопределенно хмыкнул:

— Да вроде...

— Пойдем, погляжу, какой ты ма­стак,— увлекая меня на улицу, сказал старый охотник.

На снегу, еще голубом от утренних сумерек, он двумя пальцами наметил строчку следов: точь-в-точь колонок прошел!

— Ставь! — приказал Степан, протя­гивая мне один из моих капканов.

Я неуверенно подошел к мнимому следу, вынул из рюкзака лопаточку, долго подрывался под углубление, оставленное пальцами Степана. Но пушистый мягкий снег тотчас осыпался, несмотря на мои старания.

— Понятно,— покивал головой Сте­пан.— Так ты не токмо клонка — кошку домашнюю не поймаешь. Вот смотри, как это делается.

Перво-наперво проверяем капкан, чтобы срабатывал легко. Провод, кото­рый ты привязал к нему, не гож: зверек перегрызет его, открутит. Тросик тон­кий подвязывай, а лучше цепочку. Теперь вешку потасок готовь. А лучше ветку упругую пригни, зацепи за крю­чок. К ее вершине тросик и подвяжи. Попадет колонок в капкан, начнет биться, сдернет ветку. Распрямится она и поднимет зверька над землей. И мех не изваляется, и мыши шкурку не испортят.

Говоря это, Степан слегка примял снег, поставил в ямку открытый капкан поперек следов, пружиной к себе, бросил на дуги и язычок несколько сухих листьев, валявшихся на завалинке избы. Ладонью снял рядом верхний слой легкого, как пух, снега.

Припоро­шил им листья. Затем согнул ветку черемухи, насторожил ее в этом поло­жении, а к макушке прикрутил провод.

Вот и вся недолга,— отходя в сто­рону, проговорил Степан. Подул на руки, согревая их дыханием.— Однако денек сегодня морозный будет.

А если соболь учует запах? — недоумевал я.— Ведь за капкан голыми руками брались...

— Это лисица носом по снегу чертит, для нее капканы проваривают в настоях разных. А соболь, колонок, харза на прыжках идут, не принюхиваясь.

Другое дело—приваду устраивать. Тут зверек на запах идет. Камни, валежник, из которых кулему делаю, рыбой тухлой, мясом затру — вот он и бросается на приманку. Но в дупли­стую валежину или кулему соболь не боится заскочить, если на другом конце через щели свет пробивается. Вокруг привады клочья заячьей шкурки или перья рябчика бросаю. Соболь издали увидит приметное место, заглянет проверить, нельзя ли поживиться остат­ками пиршества.

— Как все просто,— обрадовался я наставлениям Степана и, не выдер­жав, спросил: — А как же насчет секрета? Охотники говорят, будто вы какую-то премудрость знаете, отчего соболя так и прут в ловушки...

Степан улыбнулся и отпер дверь чулана. Тусклый свет керосинки про­явил висящие на стенах столярные инструменты, соторамки, пчеловодче­ские маски, дымари. Я с недоумением огляделся, не понимая, зачем охотник завел меня сюда.

На подоконнике стояла пол-литровая бутылка, закупоренная длинной проб­кой. В ней виднелась серая масса, не то воск, не то шелуха какая-то. Уж не это ли вещество тот самый диковинный препарат Степана, о котором ходят слухи?

Перехватив мой взгляд, Степан взял бутылку, смахнул пыль и протянул мне:

Мой секрет. Возьми, если хочешь, сам я никогда не пользовался.

А что это? — удивился я, беря бутылку из рук Степана.

— Сопревшая гадюка...

Ай! — вскрикнул я, отшатнув­шись.— Чего она в бутылке-то оказа­лась?

Несколько лет назад я поймал змею на покосе, в бутылку засадил, запечатал. Один таежник присовето­вал: «Посыпь, говорит, змеиным запа­хом приманку — соболь на нее, как кот на валерьянку, пойдет». Да вот не пришлось испытать... Теперь ты знаешь этот секрет. Может, попробуешь когда?

От напоминания о содержимом бу­тылке я почувствовал тошноту и зама­хал руками:

— Нет, нет! Не надо секретов! Уж лучше я как-нибудь без них обойдусь. До свидания.

Забросив за спину ружье и рюкзак, я заспешил к темнеющей вдали цепи гор.

[гамаюн]

Отличный рассказ ! Помню прочитал его лет наверно ...цать азад в журнале Ох и охз. И советы полезны и актуальны и поныне..:kolobok_plus_stop:/>

[Vadas74]

Спасибо Женя!

[дед Мазай 2]

интересно...спасибо..